Мама вздохнула и выдохнула - и села. Вид у нее был измученный, больной, и Полл уже хотела броситься к ней, но тетя Гарриет преградила ей дорогу. Глаза у нее сверкали, углы рта опущены.

– И это все, что ты имеешь сказать? Когда твоя бедная мать чутьс ума не сошла от тревоги за тебя!

Полл плечами пожала: что могла она сказать, когда тетя Гарриет стояла между ней и мамой? Она пробормотала:

– Я не виновата, если она сама глупая.

Лицо у тети Гарриет стало такое раскаленно-красное, будто она сейчас дохнет дымом и пламенем.

– Ты злая девчонка! Если тебе не совестно так обращаться с мамой, то подумала бы о брате. Он, с его слабым здоровьем, бегает за тобой в такую погоду без пальто! Помяни мои слова: если он простудится до смерти, то это будет твоя вина!

Мама откликнулась, уже сдерживая смех:

– Ладно, Гарриет, довольно.

Она поднялась со стула, чтобы подойти к Полл, она руки к ней протянула. Но слишком поздно. Полл оттолкнула ее руки и выкрикнула:

– Черт с вами, черт с вами со всеми, провалитесь вы все к чертям!

И с плачем убежала наверх.

ГЛАВА 6

Та холодная весенняя ночь не причинила Тео никакого вреда, зато Полл подхва­тила от маленького Тома Даусетта скарлатину и чуть не умерла.

В пасхальное воскресенье в церкви она почувствовала сильный жар. Светлое платье из легкой альпаги гнуло ее к земле, крахмальные панта­лончики врезались в тело, а мягкий гуттаперчевый шнурок, державшийее новенький чепчик, стягивал ей подбородок, будто стальным обручем. Когда она поднялась вместе со всеми, чтобы пропеть общий псалом, ноги, как у тряпичной куклы, еле держали ее. Она шепнула Лили, которая стоя­ла рядом:

– Я как-то странно себя чувствую.

Но Лили пела ото всей души и не слышала. Она была влюблена в при­ходского викария - видный такой мужчина, одна нога деревянная, - и в церкви Лили никого, кроме него, не видела и не слышала. Полл тоже попробовала петь, но горло у нее болело, орган гудел в голове, будто она пустая. Ей стало дурно, она подняла глаза к высокому своду, и ей показа­лось, что изваянные из дерева ангелы кружатся над ней и ныряют стре­мительно, как ласточки. Потом, очнувшись, она поняла, что сидит возле церкви на Солдатской могиле, мамина рука у нее на затылке, а под ней холодный камень.

Потом она была уже дома, в своей постели, и доктор склонился над нею. У доктора черная курчавая борода, а изо рта луком пахнет. Пока он выстукивал ей грудь и живот, она отворачивалась, но потом он велел ей открыть рот, чтобы осмотреть горло, и она получила полную порцию его лукового духа. Ее стошнило, мама тут же все вытерла, сбрызнула подуш­ку лавандой. Доктор стоял у окна, его крупное тело загораживало весь свет, и Полл слышала его слова:

– Лучше всего - в больницу. Я распоряжусь, чтобы прислали карету «скорой помощи».

Полл закричала пронзительно. Она кричала без умолку, хотя глотка у нее саднила от боли. Наконец доктор зажал себе уши, а мама взяла ее на руки, откинула ей волосы со взмокшего лба и промолвила:

– Успокойся, моя овечка. Неужели ты и правда подумала, что я от­дам тебя в какую-то там больницу?

Потом мама завесила ей дверь простыней, смоченной в карболке, а жестяную ванночку поместила прямо у порога. Теперь всякий раз, выхо­дя от Полл, чтобы приглядеть за другими детьми, мама могла сразу по­мыться и все с себя сменить. Но в первые кошмарные дни и ночи она вы­ходила лишь изредка; когда Полл просыпалась, мама оказывалась рядом, меняла ей рубашку, отирала жаркий лоб. Иногда тетя Сара сидела с Полл, а больше никто. Только однажды Лили к ней зашла - когда мама, решив, что Полл спит, хлопотала внизу по хозяйству.

Полл дремала. И ей почудилось сквозь дремоту, что кто-то ее целует. Она открыла глаза и увидела Лили - красивое ее лицо очень серьезно, глаза глубокие и темные в свете свечи. Она приложила палец к губам:

– Ни звука! Я не должна заходить сюда. Милая Полл, поправляйся, пожалуйста.

Полл было больно говорить, но она проскрипела в ответ:

– Уходи, Лили. Ты заразишься скарлатиной.

– Я не боюсь, - благородно объявила Лили.

Она присела на постель и взяла горячую, липкую руку сестренки. Лили была в новой блузке с жестким отложным итонским воротником. Полл сказала:

– Но это же м а л ь ч и ш е с к и й воротник!

– Тетя Сара сказала, чтобы я его носила. Говорит, что мне хорошо, а я считаю, что ужасно, но ты же ее знаешь: хочет, чтобы мы были не как все люди.
– Лили вздохнула, ее прохладная рука гладила руку Полл.
– О, Полл, я только что из церкви, и о н за тебя молился!