Тихорецкий почувствовал, что теряет сознание. Он-то знал, кто лишил жизни веселого добродушного мужика. Схватившись за спинку кресла, чтобы не упасть, юноша процедил:

— Сука! Какая же ты сука!

Парень бросился в спальню и стащил с нее одеяло. Она проснулась и сонно замигала:

— Ты что, рехнулся?

— Сейчас я убью тебя! — Он впервые замахнулся на нее. — Какая же ты мразь! За что Сашку?

Женя ждал оправданий, слез, но их не было. Екатерина, зло сощурившись, посмотрела на него:

— Он говорил про мое лицо!

— Он давал мне советы! — Евгений схватился за голову. — Убирайся! Чтобы, когда я пришел с работы, тебя здесь не было!

Как прошел рабочий день, он не помнил. Ему что-то говорили, он что-то отвечал, что-то делал, не осознавая, где он и что с ним. После работы, заведя старенькие «Жигули», Тихорецкий отправился за город, как всегда остановился на обочине, вышел из автомобиля, упал лицом в пожухлую от солнца траву и зарыдал. Его сотрясали спазмы. Слезы градом катились из глаз. Последний раз такая же истерика случилась с ним в Чечне, когда шальная пуля боевика убила его лучшего друга, Мишу Завьялова, красивого, скромного восемнадцатилетнего парня. С Мишей они долгое время делили кров и пищу и мечтали вернуться домой. Где-то под Псковом у него осталась невеста и старенькая мать. Пуля должна была пощадить его хотя бы для них…

Но это произошло на войне, где каждый готовился к смерти каждый день. А здесь люди гибли в мирное время по прихоти ненормальной бабы с искалеченным лицом.

Он катался по траве и глотал соленую влагу. Ужасно хотелось сесть в машину и слететь с обрывистого склона, чтобы съедающие душу мысли не мучили его.

— Мама, услышь меня, — шептал Женя, глядя в небо. — Мама, подскажи, что мне делать?

Парень вспомнил, что мать всегда презирала самоубийц. Как она была права! В его случае этим мало чего добьешься. Он поднялся с земли и поехал домой.

Отперев дверь ключом, юноша с надеждой прислушался: в квартире стояла тишина. Свет не горел. Что, если Катя выполнила его требование и покинула их совместное жилье? Подумав об этом, Тихорецкий испытал облегчение. Парень знал: Катю он никогда не сможет сдать. Пусть лучше уходит. Лучше для него и для нее. Однако она не ушла. Ее распростертое тело лежало в столовой, а рядом валялись пустые упаковки реланиума. Женя дико заорал и бросился к девушке. Руки ее были холодны, как лед, глаза закатились. Дрожащей рукой он пощупал пульс и облегченно вздохнул. Катя еще жива.

Он прижал ее голову к своей груди:

— Зачем ты это сделала?

Екатерина открыла глаза и закашляла. Евгений перенес ее на диван и, побежав к телефону, набрал номер «Скорой помощи»:

— Срочно приезжайте! Ямская, 8, квартира 12. Отравление снотворным.

Девушка застонала:

— Помоги мне дойти до туалета и отмени вызов. Я помогу себе сама. Только скажи, что любишь меня и никогда не бросишь.

«Мы в ответе за тех, кого приручили», — вспомнилась ему знаменитая фраза Сент-Экзюпери.

— Я люблю тебя и никогда не брошу. — Парень поднял ее и донес до ванной. Девушка долго и старательно промывала желудок, а он отменял вызов «Скорой помощи». Катя снова завладела всеми его мыслями. Он понял: никто ему не нужен, кроме нее.

Лариса сделала паузу. Какая-то необыкновенная интуиция помогала ей восстанавливать картину преступлений шаг за шагом. Смотревшая на нее сначала с усмешкой, Климентьева постепенно втянулась в эту своего рода игру и даже подсказывала, если Лариса была не совсем точна в описании происшедшего. Казалось, такое положение ее забавляло.

— В вас действительно погибла великая актриса, — устало сказала оперативница. — Могу себе представить, какие спектакли вы разыгрывали перед Тихорецким в течение ближайших дней. Жаль, что он был единственным зрителем и до недавнего времени так ничего и не понял. Ведь сцена со снотворным тоже была игрой?

— Конечно. — Подозреваемая блеснула белыми ровными зубами.

— А потом вы встретили профессора Белова, — продолжала Лариса, — и поняли: никогда не надо прощаться с мечтой преждевременно. Перед вами снова заблистали огни рампы и замаячил Леша Шаповалов. В прекрасном мире не было места Евгению Тихорецкому, скромному слесарю, который хорош разве только преданностью и любовью. Правда, ему вы тоже отвели роль. Он должен был помочь вам в последний раз и капитально, а потом тихо исчезнуть из вашей блистательной жизни. Верю, вам бы это удалось.

— Я тоже не сомневаюсь. — Климентьева не переставала улыбаться.

— Однако мы помешали вам осуществить грандиозные планы, — Кулакова иронически усмехнулась, — извините нас.

— Это мы еще посмотрим, — сказала девушка ледяным тоном и пояснила: — Ваш рассказ был крайне интересным, но вы не записывали его на диктофон. Признание в убийстве Бобровых и Якушева я никогда не подпишу. Меня будут судить только за убийство Поленова. Вы правы: я хорошая актриса. Мой сольный номер на суде будет блестящим, и деньги Женечки на хорошего адвоката не понадобятся: со мной адвокаты отдыхают. А вот прокурору придется потрудиться. — Она вздохнула. — Разыграть ненормальную у меня вряд ли получится, впрочем, я и не жалею: на признание невменяемости у меня нет ни связей, ни денег. Так что будем довольствоваться тем, что есть. — Климентьева рассмеялась, весьма довольная собой.