– Ни как нет, товарищ комбриг!
–

хором проорали командиры, подхлестнутые гневными нотками в голосе комбрига.

Хохот, крик, какой-то шум отвлекли командиров от игры в "гляделки" - обернувшись, они увидели следующее - какой-то боец валялся в пыли, ругаясь матом и грозя кулаком, но явно не спеша вставать с земли. Подскочивший к командирам вездесущий Захаров пояснил ситуацию:

– Товарищи командиры, да это наш Яковлев хотел на девке, ну в районе грудей, гимнастерку поправить, а она его самбой и на землю, вот он и выражается...

Комбриг усмехнулся и собирался уже отойти от командиров, как политрук криво усмехаясь, попросил старшего по званию:

– Не познакомите с бойцом, уж очень метко стреляет, товарищ Симовокин?

Комбриг удивленно уставился на бойкого политрука, пожал плечами и выкрикнул:

– Самойлова, ко мне!..

С голубого вылиневшего неба светило яркое августовское солнце, от жары звенело в ушах, даже листва была понура и покрыта пылью, а боец Самойлова была одно загляденье - высока, статна, светлыми волосами короткой стрижки, выбивающимися прядями из-под пилотки с зеленой звездочкой, гимнастерка и юбка были опрятны и отряхнуты, только сапоги в густой пыли говорили о прошедшем пути... На простом деревенском суровом лице ярко выделялись темно-карие, почти черные глаза. Резко вскинув руку к пилотке, девушка доложила:

– Боец Самойлова!

– Какая Самойлова, это же Глашка Крюкова, мы же с нею с одной деревни...
–

политрук вытаращил глаза и продолжил, забирая все выше и выше.

– ...только она же ссыльно переселенная, их же в армию не берут, они же кулачье... враги...

Голос политрука взвился над деревней тонким фальцетом:

– Это же фашисты, товарищ Сухорчук, бойцы ко мне, тревога!..

И судорожными движениями скрюченных пальцев стал рвать непослушную кобуру. Комбриг удивленно переводил взгляд с внезапно взбесившегося политрука на своего бойца Самойлову и ни чего не понимал. Бойцы же дико бросали взгляды по сторонам, то же не совсем понимая что случилось, комроты Сухорчук отпрянул и стал наливаться какой-то нездоровой бледностью. Сама же Самойлова нервно хлестала взглядом по лицам стоящих перед нею командиров, а пальцы ее мяли ремень винтовки висящей за плечом, небольшой такой ладной винтовки с оптическим прицелом...

– Какая Глашка, ты что-то путаешь, политрук, это же Катя, мы же ее с сорокового все знаем, Катерина, ну скажи же ему, -

внезапно растерявшись, забормотал комбриг, мгновенно превратившись из командира в усталого немолодого толстого человека, заморенного всем случившемся - неправильно начавшейся войною, отступлением, неразберихой, отсутствием командования и приказов...

– Измена бойцы, это фашисты, бей их!
–

бесновался в полной тишине политрук, все ни как не могущий справится с непослушной кобурой... Как вдруг где-то зажужжал очень громкий комар да не один, застучали тракторные двигатели, внезапно казалось появившиеся на околице деревни...

– Танки, танки, герман, тикай ребя, тикай!..
–

заорал изо всех сил неизвестно кто и сразу все пришло в движение.

Боец Самойлова сорвала с плеча винтовку и выстрелила в спину убегающему неизвестно куда политруку, ее выстрел не был слышен, так как куст разрыва танкового снаряда вырос над ближайшим сараем и грохот сразу заложил уши. Боец с части Сухорчука, худой, с заморенным лицом выстрелил в спину своему ротному, Петров схватился за окровавленный живот, а убитый Петрищенко взмыл в воздух...

Еще мгновение назад тихая деревня превратилась в ад. Выстрелы, взрывы, вспыхивающие как спички дома и сараи, рушащиеся деревья, рычащие казалось вокруг и везде танки с крестами, дикие надрывные крики, все смешалось в страшную какофонию... А сверху светило безжалостное солнце на вылинявшем голубом небе и с него поливали из пулеметов самолеты с крестами...

К вечеру комбриг Симовокин очнулся от тряски. Он лежал на какой-то телеге, очень сильно болел бок, видимо отлежал, и саднило, аж до рези в висках, от боли в ногах. Впереди, перед телегой, виднелась худая пятнистая спина лошади, но почему-то с рогами... Попытавшись приподняться, комбриг застонал и вновь упал на сено.

– Товарищ комбриг, не вставайте, не вставайте, лежите, вы в ноги и бок ранены, -

долетел до него голос Кати, бойца Самойловой... Или Глаши, Глашки, комбриг проваливался в черный омут безсознанья и потому никак не мог решить - кому принадлежит такой знакомый спокойный голос... Кате или Глаше... Когда-то он был маленьким, в матроске, а Глаша мыла пол и все норовила со смехом барчуку мокрой тряпкой по блестящим лаковым ботинкам мазнуть... Катя или Глаша, Катя или Глаша, Ка...

– Отмучился наш комбриг, -

негромко сообщил боец, бредущий рядом с телегой и державшийся за ее край. Боец Самойлова стегнула веткой вялую пятнистую корову и тоже негромко ответила:

– Отмучился... И хорошо... Скоро выйдем к своим... К своим...

1944 год.

...Девки стояли тесно прижавшись друг к другу, схватившись одною рукою за стоящую впереди, другою придерживая автомат... Правая нога была отставлена взад, все склонились вперед, став монолитом, единым целым, одним... Одним многоголовым телом, многоголовым, многоруким, многоногим...