— Значит, хоть один не доверенный ей секрет, и…

— Да. Полный крах.

Альдрем довольно-таки бесцеремонно сунул бумаги под мышку:

— Я всё-таки не понимаю, хозяин… что может связывать такую, как она, с таким, как он? Она же ребёнок, а он… Не может же быть, чтобы она…

— Была влюблена в него? О, нет, — усмешка тронула краешек губ. — Нет, конечно. Не любимый, не друг… отец? Наверное, ближе всего. Она не знала отеческой любви, а ей отца хотелось. Она любила того, кого считала отцом, но тот ей родительской взаимностью не отвечал… а вот он — ответил. Чужой по крови человек, давший ей больше, чем она могла себе представить. Никто никогда не знал и не мог бы узнать её так, как он. Он абсолютно её понимает: все секреты, мечты, страхи. И, зная это, он всё равно её любит… Во всяком случае, она так думает.

Альдрем рассеянно щёлкнул каблуками:

— Но вы же добиваетесь чего-то ещё… с этим зеркалом. Верно?

— Конечно.

— Чего же?

— Она такая хорошая девочка, такая по-скучному хорошая, что так и тянет сделать её не такой хорошей, — он непринуждённо потянулся за фужером. — Чуточку развратить её душу. Совсем капельку… совсем ненадолго.

— Ну, для вас это не ново, — Альдрем едва слышно фыркнул, — только… её?

— У неё есть определённые задатки. Всё-таки она нечисть. И тот же эгоизм, который из детского можно взрастить во вполне взрослый… — он задумчиво болтанул фужером. Жидкий янтарь, лизнув краешек, нехотя скользнул обратно по стенкам. — Пока из неё выходит хорошая сказочная принцесса, но настоящая королева при желании может получиться не хуже, уверяю тебя.

— Настоящая?

— Такая, которая сможет править. Сама. Плести интриги, играть в дворцовые игры, быть бесстрастной… жестокой, когда на то есть нужда.

— А как насчёт справедливости, мудрости, ума?

— О, на это у неё всегда будет советник… или король.

— А никак нельзя наоборот? Быть хорошей, а всё настоящее оставить другим?

— А я и не сказал, что обязательно выйдет. Я сказал — может выйти. Если я захочу — очень скоро…

Приподняв бокал, он поверх него вгляделся в замысловатый рисунок каминной решётки.

— Но я буду великодушен. О, да. Я буду.

В его глазах танцевало отражённое пламя.

Пусть она остаётся собой, подумал он. Пусть живёт в своей сказочке, пока может.

Так ведь гораздо интереснее.

Тётушка Лео из Заречной

Особняк спал.

В просторной комнате на одном из верхних этажей царила идиллическая тишина — её нарушало лишь мерное дыхание спящей хозяйки. Темнота тихо отливала разноцветьем: лунный свет искал лазейки сквозь витражное окно. Впрочем, не только он.

Надкроватный полог беспокойно шелохнулся. Пёстрые пятна лунно-витражного света дрогнули, уплывая в сторону, уступая место пролившемуся на ковёр чистому серебристому сиянию — следом за которым в комнату легко и неслышно скользнула чёрная тень.

Тень застыла у щели приоткрытого окна, и к мирным вдохам спящей девушки примешался другой вдох — осторожный, чуть свистящий… принюхивающийся?

А потом шелестящий шёпот неясного наговора потревожил тишину, и тень, — беззвучно и плавно, очень убедительно изображая просто беспокойный сгусток темноты, — двинулась к кровати. Застыла подле, раздвинула складки балдахина, нагнулась и…

…оттащилась от кровати рукой, соткавшейся вдруг из воздуха.

— А я думаю, не стоит этого делать… Камилла, — добавил Арон, проявляясь из ниоткуда, сталью сжимая пальцы на тонкой девичьей кисти.

Девушка обернулась. С бледного личика в обрамлении обсидиановых волос на дэя смотрели тёмные, большие, безмерно удивлённые глаза: застигнутая охотником врасплох лань, да и только.

— Попалась, которая кусалась, — мрачно изрёк Джеми из-за дэйской спины, многозначительно поигрывая кьором. Кольцо у него на пальце полыхало зловещим багрянцем. — Ну, сразу сознаешься-сдашься, госпожа герцогиня, или по-плохому дело решать будем?

Пару мгновений Камилла просто переводила взгляд с одного на другого, а затем заговорила — голосом чистым и нежным, как колокольчик из ледяного хрусталя:

— Я не понимаю, о чём вы… Что вы делаете в комнате моей племянницы? И кто… Ах, вы, наверное, отец Кармайкл? Вас легко узнать, хотя молва не передаёт и половины вашего истинного величия… А кто этот молодой человек? Верно, это ваш сын… Воистину достойный юноша. Впрочем, с таким отцом оно и немудрено.

Каждый звук веял мягко-вкрадчивым очарованием, как веет сладким ароматом надушенный платок. Понимание смысла произнесённых слов мгновенно ускользало куда-то, терялось и таяло — оставляя лишь чувство странного упоительного восторга.

— Я сожалею, что не смогла лично встретить вас, но мой муж такой страстный охотник, а в лесу объявился какой-то исключительных размеров кабан. Он не смог отказать себе в удовольствии столь славной охоты, и увёз меня с собой… но судьбе всё-таки угодно было, чтобы мы с вами встретились.

Странно, но даже во взятой паузе слышался шёпот… ворожащие отзвуки, музыка её голоса, остававшаяся в сознании, эхо, слышащееся ещё долго после того, как было произнесено последнее слово. Как чарующий напев, звучащий в памяти, хотя музыкант давно уже взял последний звук.