— А дядя Джеми так сказал. Они с бусей лазговаливали, пока вы спали, и думали, что я тоже сплю, а я не спала, — Кира поболтала ножками. — Буся сплосила его, что с вами, а он сказал, что вы должны были стать кем-то, я забыла, кем, а тепель не станете, но плотивоядие помогает только от того, чтобы вы им не стали, а от смелти — нет!

Ничего не болело. Наоборот, во всём теле была какая-то необыкновенная лёгкость. Необыкновенная…

Ненормальная.

"Джеми, ты солгал…"

— Но я ему не велю. Вы ведь не умлёте. Всё будет холошо, плавда?

Не было ни страха, ни удивления. Лишь какая-то светлая туманная мгла.

— Арон…

"Где он?"

Мгла, мягко и вкрадчиво обволакивающая её осознание.

"Почему не здесь?"

Окутывающая, манящая…

Недобрая мгла.

— Арон!

Она падала куда-то, падала. Вверх или вниз — уже неважно. Скользила в белую мглу по золотому лучу, сплетающемуся со светом, лучащимся сквозь цветные стёклышки — в пустоту, завораживающую, затягивающую…

— Арон…

…закрой глаза, спи…

…спи, ведь так будет легче…

"Он не пришёл".

…спи, и ты забудешь о нём…

…просто закрой глаза…

…просто усни…

— Таша, нет, нет, только не уходи!

Кто-то окликнул её по имени — далёкий голос, очень далёкий, словно бы из прошлой жизни, из другого мира…

— Таша, смотри на меня, смотри на меня, слышишь?

…поздно…

…мгла не расстанется с ней…

…не отпустит её…

…никогда.

И стала тьма.

Где-то в маленькой детской тоненькая светловолосая девушка обмякла на руках мужчины в чёрных одеждах. Безжизненно откинула голову, разметав кончики волос по деревянному полу.

Свет лампадки разноцветьем разбился в тусклом серебре её неподвижных глаз.

…тьма.

Бархатисто-чёрная, беззвёздная, без разделений земли или неба. В них не было необходимости. Здесь не существовало пространства и не существовало времени.

Она стояла во тьме… и не боялась. В этой тьме ничего не таилось. Она не была зловещей — в ней не существовало зла или добра, она была выше этих понятий.

"…а ты когда-то боялась темноты?"

Она ничего не боялась. Здесь не было страхов. Здесь не было памяти.

Здесь был только покой.

А впереди сиял чистый, ослепительно белый свет. Не холодный, не тёплый. Не рассеивающий тьму, лишь струящийся мимо. Она видела его на своих руках, чувствовала, как он играет странными потусторонними бликами в её зрачках — и, сколько ни смотрела на этот свет, глаза к нему не привыкали.

Свет сиял в зеркале. Может, это было и не зеркало вовсе, но ей проще было думать, что это зеркало. Прямоугольное, чуть выше человеческого роста, как дверной проём.

"Свет в конце туннеля?"

Это место не могло быть реальным… но оно было таковым. Оно было куда более реальным, чем сама жизнь.

…иди ко мне…

"Кто здесь?"

…иди…

Голоса. Зовущие — из света.

…иди к нам…

…иди, и больше никогда не будет боли…

Множество голосов, сливающихся в один.

…никакой боли, никакой печали, никаких тревог…

Она не чувствовала, что двигается — но она двигалась. Вперёд. К свету.

…лишь покой, один лишь покой…

…навсегда…

Почти у самой грани, у самой черты тьмы и света…

И вдруг — чья-то ладонь, удержавшая её за руку.

— Таша, стой.

Голос — незнакомый…

— Таша, не надо. Не уходи. Останься.

Или забытый?

…не слушай его, не слушай…

…не его дело…

— Нет, моё.

Свет тянул её за рукава.

…какое тебе дело до неё и её жизни, человек?

— Я никому её не отдам. Даже тебе.

…она заслужила покой…

— Она видела слишком мало, чтобы уходить.

…но как ты можешь знать, что лучше для неё?

— Я знаю её лучше, чем ты думаешь.

…ей было бы легче уйти сейчас…

— Не всегда правильно то, что легко.

…она видела столько боли…

— Да.

…и по твоей вине тоже…

— Да.

…ты не мог её уберечь…

— Да.

…а сейчас или через несколько лет — итог ведь будет один, так не всё ли равно…

— Нет. Смерть есть плата. Наша плата за жизнь. Как и боль есть плата за право быть людьми, быть — живыми. Это сделка с тем, кто выше нас. Да, за смертью боли нет, и нет чувств, что ранят. Но там нет ничего.