Когда он запел, она почти вздрогнула. Она не знала, почему ожидала, что у него будет чистый тенор: в разговоре его голос был достаточно низок, с легким призвуком мурлыканья. В пении хрипотца исчезала, но эта новая чистота звучала в тембре, близком к басу. Несомненно мужской голос, темный и сладкий.

Вся ее сила ушла на то, чтобы удержаться и не коснуться его. Он сопротивлялся ей отвратительно просто; ему стоило только вспоминать свою франкскую женщину и ребенка, которого она носила. Он не был похож на смертных мужчин, не шел на поводу у своих прихотей.

Но он смотрел на нее. Она знала это. Он находил ее приятной на вид. Он начал, не совсем по своей воле, забывать ненависть к ней, если и не любить ее. И он желал могущества, которое было у нее, чтобы переноситься в мгновение ока из пустынь Персии на базар Дамаска.

Она с радостью научила бы его меньшим умениям, чтобы отточить лезвие силы, о которой он всегда думал, как о детской игрушке. Но это единственное великое искусство она не могла ему дать. Она знала, что он будет с ним делать.

Только этим утром он пытался обманом вызнать его у нее. Когда она уходила, она почувствовала стрелу его воли, нащупывавшую ее тайну. От него было уже не так легко отделаться, как раньше. Он был умным юнцом, и быстро взрослел.

Струны лютни смолкли. Айдан поднял голову. Его глаза были темными, цвета северного моря.

— Зачем? — спросил он у нее. — Зачем вообще учить меня?

— Почему бы и нет?

— А если я стану сильнее тебя?

Она рассмеялась, ужасно уязвив его гордость.

— Я не думаю, что мне стоит бояться этого. Но что мы станем равными… это, я думаю, весьма возможно. Я буду рада этому.

— Даже зная, что я сделаю тогда?

— Ах, но захочешь ли ты это сделать?

Он онемел от ярости.

— Мой милый друг, — сказала Марджана, — если бы ты был хотя бы наполовину так мудр, как любишь воображать. Ты знал бы, что это означает — то, что мы так легко проникаем в мысли друг друга.

— Это означает, что ты хочешь этого, а у меня нет сил закрыться от тебя.

Она покачала головой и улыбнулась.

— Ты знаешь это лучше, чем я. Вспомни своего брата и его королеву.

Он вскочил на ноги.

— Мы с тобой — не пара!

Он был достаточно осторожен, чтобы положить лютню в безопасное место, прежде, чем опрометью броситься прочь. Марджана видела это; и она видела достаточно много помимо этого. Она позволила себе улыбнуться долгой медленной улыбкой.

Он должен был уйти. Над ним достаточно посмеялись; его приучили жить в клетке. Но вчетвером им было слишком тесно. И она… она обложила его со всех сторон. Куда бы он ни повернулся, она была там, пусть даже не смотрела, просто и неизбежно присутствовала.

Хуже всего было то, что он не мог ненавидеть ее облик. Просто и совершенно не мог. Когда она исчезала за своими покупками — невероятно по-домашнему, уносясь в мир в поисках лакомства или украшения — он не находил покоя; он был даже менее спокоен, чем обычно. И так было до тех пор, пока она не возвращаласьб и только тогда узел у него внутри ослабевал и мор снова оказывался на своем месте.

Он был, словно человек, порабощенный наркотиком. Он ненавидеть это и не может жить без этого.

Она сделала это с ним. Она, ведьма, дух воздуха. Он больше не мог называть ее убийцей. Это слово наполняло его ладони кровью, а его сознание — воспоминаниями о том, что было давно погребено.

Он пытался отвратить ее от себя. Он оттачивал воспоминания; он показывал их ей в ужаснейших подробностях, не заботясь о том, что они делают с его рассудком. Он насмехался над ней при помощи своего тела. Он явно использовал ее науку, чтобы отыскать путь к бегству.

Иногда, если говорить правду, ему удалось разозлить ее, но никогда достаточно. Чаще всего она только улыбалась.

Он не знал, чего ей стоила эта улыбка. Она так же хорошо, как и он, знала, что так она не сможет удержать его. Его нельзя было приручить в клетке. Этот урок было тяжело усвоить и горько понять.

Сайида понимала.

— Исхак говорил мне о соколах, — сказала она. — Приручение не завершено до тех пор, пока сокольничий не отпустит свою птицу лететь свободно, чтобы она вернулась к нему. Ты поймала его, ты научила его терпеть путы и клобучок. И теперь ты должна отпустить его немного полетать.

— Безумие, — ответила Марджана, но отстраненно, едва слушая. Как я могу отпустить его летать? Я знаю, что он не вернется.

— Значит, ты должна найти для него приманку, разве не так? Что завоюет его для тебя?