Яромир стоял на палубе.

Сколько раз, вот так же, только в детстве он встречал рассвет на палубе стадвадцативосьмипушечного военного корабля отца! Не счесть… И по своему свету и радости эти мгновения детского восторга могли сравниться лишь с этим небом, морем и соленым воздухом, которым, казалось, насквозь пропиталась вся одежда шатренца, все его тело, все его мысли. Мало того, пару раз — Яромир мог поклясться — он видел в волнах очертания лиц. Лица эти до дрожи напоминали ему Мору, оставленную в столице.

Мимо пробежал зеленоватый Ждан и, нарушив идиллию утреннего рассвета, неромантично свесился за борт рядом с шатренцем, покоробив его чувство прекрасного. Яр чуть поморщился и тоскливо поинтересовался:

— Другое место выбрать не мог?

— Может мне еще и в воду сигануть, чтобы не портить настроения твоей царственной особе? — огрызнулся злющий парень, отплевываясь.

Морская болезнь дала знать о себе почти что сразу после отбытия из порта. Ждан уже двое суток не ел и почти не спал, пугая пассажиров и их детей нездоровым оттенком кожи. Какая-то бабулька вообще спросонья приняла его за умертвие и теперь при каждой встрече грозила костлявым указательным пальцем, бормоча под нос что-то из "Трактата об экзорцизме писанного епископом Ариерхом с шестисотого по шестисот второй год". Все это действо обычно сопровождалось дружным хохотом матросов и наиболее смелых пассажиров.

Естественно, самооценка Ждана неумолимо ползла вниз, все ближе и ближе приближаясь к нулю с каждым часом.

Яромиру, буквально выросшему на корабле, такое положение дел не казалось чем-то странным, но ему было просто неприятно наблюдать за беготней парня.

Дарен на всю суматоху не реагировал вообще.

И только Велимира, жалостливая по своей натуре, пыталась как-то утешить друга, но тот чаще всего лишь отбрыкивался от нее, доводя ее до состояния полной беспомощности. Только когда совсем было плохо (раз эдак пять за сутки) он смирял свою гордость и сам клал голову под руки чаровницы, которая тихонько устраняла недуг, легонько касаясь висков. Жаль, действовало заклятие недолго. Но, по крайней мере, часа четыре в день он спал.

Сегодня же был последний день плавания, и, соответственно, последний день мучений Ждана. Берега он ждал с каким-то нездоровым фанатичным блеском в глазах, чем жутко раздражал Яромира.

Вот и сейчас, стоило ему выйти на палубу встречать рассвет, как появился этот… скоморох зеленый.

— Было бы неплохо, авось, освежился бы, — флегматично заметил он.

Парень зло сверкнул глазами из под светлой челки и угрюмо ответил:

— Вот сам и сигай, если приперло, а меня не трогай, князек хренов…

Яр прищурился, но ответил, даже не повернувшись:

— Еще раз князьком назовешь — точно за борт полетишь.

— Чего, задело, да? — мерзко хмыкнул Ждан, — а мне, думаешь, приятно сносить все эти насмешки?

Шатренец пожал плечами и все-таки соизволил повернуться к нему:

— Все проблемы, которые есть — это проблемы других, а не твои. Вот и засунь их… в эту толпу баранов.

Парень долго пыхтел, а потом насуплено сказал:

— Тебе легко говорить, а меня эта старуха уже достала.

— Сегодня мы сойдем на берег, и ты забудешь ее, как страшный сон, — начав раздражаться, отозвался Яромир, — слушай, чего ты от меня хочешь? Чуда? Извини, это не по моей части. Или пожалеть тебя, такого бедного и несчастного?

Ждан аж подпрыгнул от возмущения:

— Еще чего!

— Вот и не надо перевешивать на меня свои проблемы.

Около трех часов пополудни раздался вожделенный крик: "земля!", и Ждан, подскочив, бросился к корме, выглядывать желтую полоску берега сквозь синие волны.

Дарен о чем-то разговаривал с капитаном, но о чем, Ждан не слышал — слишком далеко стоял. Он сначала все хмурился, а потом криво усмехнулся и, видимо поблагодарив капитана, отошел чуть в сторону, начав переплетать косу. Когда он закончил, к нему подошла сияющая Велимира и тоже что-то сообщила (как оказалось позже — это была просто история о нерадивом юнге, который на "Красном" стал вторым шутом, не считая самого Ждана).

Войник тоже кривовато улыбнулся и повернулся боком, став выглядывать что-то в бескрайней морской пучине. Черная его рубашка была застегнута только на несколько нижних пуговиц, открывая любопытному взору бледную грудь с белеющими ниточами застарелых шрамов. Девушка задумчиво посмотрела на самый большой, тянущийся наискось через живот и, прекратив улыбаться, спросила, кивнув в его сторону:

— Это с последней войны?

Дарен поспешил застегнуть остальные пуговицы.

— Да.

Веля отвернулась, опустив глаза и неловко предложила, понизив голос:

— Если она так часто тебе снится, я могу попробовать это исправить.

Дар вдруг вспомнил, что после того памятного забытья в каменном мешке ему ни разу не снился Здронн с его лабиринтами-убийцами и живодерами-надсмотрщиками.

— Нет. Не надо.

— Но почему?

Войник посмотрел на Велимиру, как на полную дуру, разве что пальцем у виска не покрутил, и отозвался: