Конторович Александр Сергеевич
Шрифт:
И у меня сразу же перехватило дыхание…рот раскрывался в тщетной попытке вдохнуть отсутствующий в бане воздух. Дядька, ухмыляясь в усы, добавил еще… Его самого подобная жарища не брала вовсе. Посмотрев на мою красную морду, он сжалился и плеснул водой уже на мое лицо.
– Так?
– Да… так лучше…
– Терпи!
– он назидательно поднял палец.
– Это все цветочки были, вот сейчас понастоящему припекать будет…
Инквизитор деревенский! Он что, всерьез? Я открыл рот, желая высказать ему пару ласковых слов, и тут меня с к р у т и л о…
Поясницу словно охватил стальной обруч… да еще и раскаленный докрасна… перед моими глазами завертелись красные круги…
– Очнулся?
– Ох… что это было, дядька Хрисанф?
– Деды наши так лечились. От всяких хворей, когда еще докторов нынешних и в заделе не было.
Говоря это, он в темпе откалывал с моей спины закаменевшую мазь. Отломанные чешуйки он кидал в ведро, стоявшее у ног. Боль уже в основном утихла, только волосы со спины дядька выдирал нещадно. Я ощутил в ногах покалывание. Ура! Живем!
– Ты не особо разгоняйсято… Ишь, прыткий отыскался… С ногами еще работать и работать. Ходить еще не скоро станешь…
Когда девчонки выволокли меня из стога, Хрисанф не сильно удивился. Присел, кряхтя, на корточки и взял меня за руку.
– Да… Понятно, почему вы его ко мне притащили… Болен он. Что с тобой?
– Ноги. Чувствую, а вот двигать ими не могу.
– Давно так?
– Четвертый день уж пошел…
– И отчего это у тебя?
– Взрывом кинуло на дерево, вот спиной и приложился. Шесть дней назад.
Он перевернул меня на живот, задрал вверх гимнастерку и принялся ощупывать спину. Спустился к пояснице, пощупал ноги.
– Вот что, девчата… Вещи его я спрячу, а вот с одеждой плохо, ростом я не вышел. Так что надобно достать ему чегонито. Уразумели?
Анька быстро закивала.
– Все сделаем! Сейчас же и принесем!
– Только так, чтобы не видел никто.
Вот уже несколько дней он меня лечит. Мажет какимито мазями, растирает, постукивает по спине и ногам увесистой палкой. Большого эффекта пока нет, но дядька спокоен.
– Быстро только кошки родятся! У тебя повреждений много, ноги просто первыми отказали. Могло и хуже быть.
– Да куда уж хужето!
– Не скажи! Руки, вон целы, говорить можешь, даже ползать. А вот, как бы с ногами зараз еще и язык отнялся? Али хужее того - глаза?
– Скажешь тоже… Глазато с чего?
– А спина с чего? С того самого и глаза!
Аргументов у меня нет и поэтому замолкаю. Дядька удовлетворенно улыбается.
– Тото же! Слушай, что тебе старые люди говорят!
Девчонки забегают часто. Приносят чтонибудь перекусить. В один из своих рейсов за сеном они привезли и мою винтовку. Хрисанф все оружие попрятал гдето в доме. Даже гранату в вещах отыскал.
– А на кой оно тебе сейчасто, железо твое? Воин из тебя нонеча, как из дерьма - пуля, прости Господи! На солдата ты сейчас не особо похож, кому ты такой нужон? В зеркало себя видел? Нет? Ну, так глянь! Краше в гроб кладут. Если и придет кто с расспросами, так сродственник ты мой и все дела. Привезли тебя на лечение. Тут этим никого не удивишь, все знают, что я людей пользую.
– И часто ходят?
– Частенько. Только я по мелочам не берусь. Зубы там, синяки - это и без меня есть кому поправить. А вот, так, как у тебя… Это уж мое дело…
Вообще дядька поговорить любит. Любопытный и любознательный. Из своей деревни отродясь не выезжал и не собирается. Но пытливым умом впитывает все, что я только ни рассказываю ему вечерами. Подетски непосредственно удивляется и качает головой.
– Это ж надо такого наворотитьто!? За каким, прости Господи, рожном?
И как я ему объясню, за каким рожном человечество столько всего понаизобретало? Особенно смертоубойного и членовредительского…
Сам он чтото рассказывает редко, все больше слушает. Только иногда его пробивает на откровенность и он начинает объяснять мне различные хитрости своего ремесла.
– Дядька Хрисанф, а что ж вы в такой глуши сидите? Вам с такими талантами место в больнице какойнибудь большой. Там и людям бы помогли, да и других своему ремеслу обучили бы.
– Хех! Там все больше по книгам народ лечат. А я уж лучше тут, поближе к земле, да к лесу. От них и жизнь наша пошла, и здоровье - тоже от них! А энти… - махнул он рукой.
– Пигалицы в белых халатах, вон, навроде Аньки. А туда же - доктора! Молоко еще на губах не обсохло…