И правый бок немца окрасился в белый цвет!

–  Черт!

Он внезапно подпрыгнул на месте и, бросив карабин, стал отряхивать свой мундир. Немков кинулся ему на помощь, подхватив с печки полотенце.

–  Отто!

–  Чего тебе?
– раздался голос со двора.

–  Какого дьявола ты пропустил сюда эту девку?!

–  Был приказ - никого не выпускать. Про входящих ничего не говорилось. Да и потом, я же ее проверил. У нее ничего нет, кроме горшка с молоком.

–  Все это молоко теперь у меня на кителе и брюках!

–  Ну а ято тут при чем?

Продолжая ругать своего коллегу, Вилли вышел во двор. Хохочущий Гельмут тащил за ним его карабин. Немков выскочил следом, бросив мокрое полотенце на пол.

Окаменевшая Анька прижалась спиной к простенку и не сводила с меня испуганных глаз.

–  Фуу…пронесло… дядька Хрисанф наклонился и поставил в угол топор, который он незаметно для всех держал за спиной.

–  Так вы его собирались…

–  Ну да! По кумполу и все тут.

–  А… остальные?

–  И они бы не ушли. Тесно в избе, с винтовкой не больно развернешься, а вот с топором…

–  Вставать скорее мне надо…

–  Скоро уже, не беги вперед паровоза…

–  Спасибо тебе, - повернулся я к Аньке.
– Если б не ты, со своим молоком… даже и не знаю, что бы тут произошло…

Она отклеилась от стены и подошла ко мне. Внезапно ноги ее подкосились и она упала на колени, уткнувшись лицом в мое одеяло. Плечи ее затряслись от рыданий.

–  Он же… он же вас убить хотел!

–  Ну, не убил же…

–  Как вы… так вот сидели и… и… ничего не делали?

–  Я мог бы ударить его, ну вот этой вилкой, например… Но тогда бы они убили дядьку Хрисанфа, по деревне пошли бы…

–  Все равно… так нельзя же ведь…

Дядька подошел к ней и присел. Рука его погладила Аньку по затылку.

–  Ладно тебе сыростьто тут разводить… Обошлось, ну и слава Богу…

–  Разрешите войти, товарищ полковник?

–  Входи, майор, присаживайся. Что долго так добиралисьто? Я уж все жданки съел!

–  Колесо в машине пробило. Пока снимали, пока чинили… Вот час незаметно и пролетел…

–  Незаметно… Это для вас, молодых, время незаметно летит. А я каждый час неизвестности всем сердцем чувствую. Ладно, об этом в другой раз поговорим. Рапорт я твой читал, мне его курьер сразу же после вашего приземления и привез. Так что пока вы там разгружались да собирались, я уже все посмотреть сумел. Скажу сразу, сделали вы все, что могли и даже чуть больше. Претензий, несмотря на то, что основную часть задания вы так и не выполнили, у меня к тебе нет. Учитывая того, кто вам там противостоял, удивительно, что вы вообще назад вырвались. Думаю, что руководство мою точку зрения поддержит. Теперь давай, Виктор, рассказывай мне о том, чего ты в рапорте не написал. Я тебя уже не первый год знаю - того, что не проверено, в документе отражено не будет. Ведь так?

–  Так, Михаил Николаевич. Сами же меня этому и учили.

–  Не скромничай. И талантов своих не преуменьшай. Ты и сам - тот еще подарок и до меня был… давай, как сыщики из МУРа говорят, колись!

–  Даже и не знаю, Михаил Николаевич, с чего начинать…

–  Вот с начала и давай.

–  Если честно, товарищ полковник, то я вообще не понимаю, как мы в зону вошли.

–  То есть?

–  А то, товарищ полковник, что охрану там ставили далеко не дилетанты. Один тот факт, что немцы даже окопов не рыли, а сразу в готовые сели, вам ничего не говорит? То, что линии связи заранее проложены были, провода коегде уже и травой заросли, как вам? То, что все эти позиции заранее были немцами подготовлены и вовсе не для случая с Леоновым? Да и ставили охрану там уж точно не вчерашние школьники.

–  Ну, майор, твоих ребят тоже школьниками назвать нельзя.

–  Согласен. Только вот, товарищ полковник, что я скажу. Если бы немцы не хотели нас внутрь пропустить, то и не пропустили бы.

–  Так… продолжай…

–  У меня вообще впечатление сложилось, что охрана эта имела своей целью не предотвращение проникновения кого бы то ни было в зону, а воспрепятствование его уходу оттуда. Ведь даже сектора стрельбы были расчищены для стрельбы вовнутрь охраняемого периметра, а не наружу!

–  И что из этого следует?

–  Нас там ждали, товарищ полковник.

Чернов резко встал изза стола. Поднялся со стула и майор Гальченко. Жестом руки приказав ему сесть, полковник зашагал по кабинету.

–  Ты хоть представляешь, майор, что ты мне сейчас сказал? Как ты думаешь, сколько народу знало о факте выброски вашей группы?

–  Много, товарищ полковник. Вы знали, замнаркома, писари, техники на аэродроме, летчики, вооруженцы… Человек тридцать, по моим прикидкам.

–  Двадцать три, майор. И все они, кроме замнаркома, меня и моего секретаря, были и до сих пор находятся на казарменном положении. Контактов с внешним миром не имеют по сей день. Пилот, так вообще, получает конверт, который может вскрыть только в воздухе. Под роспись его самого и второго пилота. С указанием времени вскрытия. Да… А все прочие получают информацию только «в части, их касающейся» и полной картины не знают. Полную схему операции знаю только я и замнаркома. И все! А ты говоришь - ждали!

–  И сейчас готов это повторить. Единственный прокол, немцами допущенный - это профессор, точнее его незапланированный выезд с полигона. Видимо, слишком быстро все это произошло и не успели они его тормознуть вовремя. После нашего нападения противник проявил потрясающую скорость развертывания своих подразделений. Словно они это не раз отрабатывали.

–  А почему бы и нет? Учитывая, что ими командовал Борг…

–  Но вы и сами знаете, что уж когокого, а его бы просто так сюда не послали бы… Он же в последнее время только по нашим группам и работал.