Шрифт:
И звенящая тишина.
Затем — яростный клич. Вой! Рев!
Хруст ломающихся веток, топот бесчисленных ног. Хруст снега под подошвами сапог, лязг оружия, ругань, крики, команды. Ореол горящих факелов полетел в сторону укрепления людей.
— Гномы! Овражные гномы! Бесовские бестии! — Заорал кто-то в рядах людей Коршуна, один из головорезов.
Ряды людей не дрогнули.
Маги Ордена ударили по первой наступающей линии коротышек.
Лавина желто-синего пламени раздалась на врага, круша на пути все живое…
Сознание как мотылек, порхало в его отяжелевшей голове, ускользало в бездонную пропасть и не желало возвращаться, окунать Себастьяна в жуткую реальность, обременять прошлым и грядущим настоящим. Бесчувственность — спасительное блаженство, если наяву тебя ждут только одни неприятности. И хуже того, когда эти самые неприятности, не ждут своего владельца, а валятся на его несчастную голову, без всякого на то, предупреждения.
Себастьяна привели в чувство самым мерзким образом — окатив жбаном холодной воды.
Он от возмущения отфыркивался и отплевывался, стараясь прояснить перед глазами мутную рябь.
Голоса доносились до его слуха, словно из толщи воды. Слившись в однотонный гул.
Волосы прилипли к лицу, и их не удавалось убрать в сторону, почему-то нельзя было пошевелить ни правой, ни левой рукой.
Смех. Злорадный смех.
Ему хоть что-то удалось уловить. И это оказался опять, надоедливый, презрительный смех.
Волна холодного, леденящего потока накрыла его с головой. Тело сковала преступная дрожь.
Себастьян помотал башкой.
На этот раз ясность вернулась в его ослабевший разум.
— О, очухался, наш принц! А мы уже не надеялись на такое счастье! Куда пропал Себастьян?
Он приподнял веки, стараясь рассмотреть говорившего и разглядел.
Урф Сульян скалился и ухмылялся. Рядом стояли — капитан дворцовой стражи и начальник тюремного порядка. Хавьен Моратп и Глай Скальз. Самым мерзким из тройки, конечно, был, Глай Скальз, его служба и работа, сделали из него отпетого подонка и идиота.
— Куда он денется? Сверчок, ходи сюда!
Скальз позвал, из соседней камеры донеслась возня, послышались шаркающие, грузные шаги. Затем, появилось тело — Сверчок. Себастьян невольно содрогнулся. Тролль-отшельник. Работник господина Скальза, он же тюремщик и он же палач. Мастер заплечных дел. Экзекутор! Дьен его сожри!
— Сверчок, набери еще одно ведерко и приготовь инструменты, что-то мне сдается, господин Себастьен, будет с нами не особо словоохотлив. И посему, для развязки речи, сегодня понадобятся твои услуги. Поторопись!
Тролль замер у входа, повернул свою огромную голову и всмотрелся в прикованного к стене полуэльфа. Сквозь натянутый на голое тело мешок, с прорезями для глаз, сверкали серые угольки, они пристально изучали полукровку, будто знакомились с новой потенциальной жертвой. Груда мышц и мяса пришла в движение, скрылась за порогом камеры. До слуха Себастьяна долетели тяжелые, удаляющие шаги.
— Так расскажешь нам, Себастьян, как ты умудрился ослушаться приказа короля?
Урф Сульян серьезно отнесся к вопросу и кривляния с издевательством прекратились.
Полуэльф не спешил отвечать, сперва огляделся. Его растянули на двух железных кольцах, звенья цепи свисали от одного угла стены к другому, в центре перекрестья, стоял пригвожденный по рукам и ногам эльфар. Веселое дельце, его приковали и собирались допрашивать.
Допрос, явно, намечался быть с пристрастием!
— Я выполнял то, что мне было велено…
Злой блеск в глазах милых сородичей.
— Врешь! Опять врешь, гнида!
Себастьян вперил взор в Урфа Сульяна, старик выдержал натиск.
— Вижу по глазам — врешь!
— Давай Сверчок с ним побеседует, Сульян! Не торопи коней. В начале — развяжем подонку рот!
Себастьян гневно скривился.
Вот мрази! Подождите еще!..
— Чего, выкормыш, кривишься, а? Смерти, небось, не боишься? И не надо — похуже смертушки для тебя лично припасли. Располагайся…
Шаркающая походка в коридоре.
— О, вот Сверчок вернулся, щас мы тебя сперва остудит, а потом — поджарим! Для развязки твоего лживого языка.
Капитан Хавьен Моратп сохранял нейтралитет, твердо молча и лишь исподлоба следя за разворачивающимися под носом, событиями. Может, что ему и не нравилось, а может — и наоборот, но пока продолжал терпеливо лицезреть. И вмешиваться в действия собратьев не спешил.