Шрифт:
Но то, что Энгельсъ считалъ возможнымъ лишь по достиженіи соціалистической конструкціи общества — свободное сознательное творчество, становится лозунгомъ уже современной личности, не желающей мириться съ опредленіемъ ея «сознанія и воли» «бытіемъ», а стремящейся сознательно устроять свою жизнь.
И это начинаютъ признавать даже т, которые досел еще продолжаютъ религіозно вровать въ доктрину экономическаго матеріализма. Долгое время вровали они въ абсолютныя формулы развитія и гибели капитализма, установленныя марксизмомъ. Врили и въ знаменитую «катастрофическую теорію», согласно которой капитализмъ долженъ былъ рухнуть, вслдствіе хронической дезорганизаціи промышленности — явленія стихійнаго, слагающагося вн воли людей.
Но и въ соціальной философіи современной нмецкой соціалъ-демократіи теорія «саморазрушенія» капиталистическаго общества постепенно утрачиваетъ значеніе одной изъ центральныхъ руководящихъ идей. Она отступаетъ на задній планъ, принимается за деталь. На первый планъ и современная соціалъ-демократія выдвигаетъ моментъ классовой борьбы, утверждая, что послдняя поколеблетъ зданіе капитализма ране, чмъ это сдлала бы хроническая дезорганизация промышленности. Такимъ образомъ — классовое самосознаніе, классовая воля получаютъ ршительное предпочтеніе передъ объективнымъ факторомъ развитія — безсознательнымъ, стихійнымъ экономическимъ процессомъ. Еще боле рельефно выступаетъ этотъ моментъ въ — «революціонномъ синдикализм», вся тактика котораго построена на признаніи примата «сознанія» передъ «бытіемъ», и методъ «прямого воздйствія» котораго есть наиболе яркое утвержденіе свободы человческой воли, свободы человческаго творчества отъ мертвыхъ производительныхъ силъ.
Однако, въ экономическомъ матеріализм есть сторона, которая должна найти себ мсто и въ соціологическомъ credo анархизма.
Эта сторона — постоянно бьющееся въ немъ, несмотря на вс paціоналистическіе наряды, напоминаніе о жизни.
Никто не нанесъ экономическому матеріализму боле страшныхъ ударовъ, чмъ онъ самъ. Претендуя на «универсализмъ», «научность», «абсолютную» теорію развитія, онъ самъ сдлалъ все, чтобы подорвать свои претензіи.
Разрушительнымъ для его утвержденій оказалось то, что онъ въ основу ихъ положилъ начало жизни. Вчная текучесть жизни не иметъ ничего общаго съ «универсализмомъ», «научностью», «абсолютизмомъ» придуманныхъ теорій. И даже сверхисторическій — у послдователей его — авторитетъ Маркса оказался безсильнымъ спасти въ неприкосновенномъ вид его теоріи. Но постоянное возвращеніе отъ головокружительныхъ полетовъ мысли, отъ утопій и миологіи къ реальной дйствительности есть огромная заслуга марксизма. И анархизмъ долженъ ее помнить.
ГЛАВА V.
Анархизмъ и политика.
Является довольно распространенным мнніемъ, что анархисты отрицаютъ политическую борьбу.
«Традиціонный анархизмъ» протестует противъ этого.
«Откуда могло сложиться подобное мнніе? — читаемъ мы въ сборник писателей этого теченія — «Хлбъ и Воля». Факты, напротивъ, доказываютъ, что въ современной Европ только анархисты ведутъ революціонную борьбу съ государствомъ и его представителями, а государство, вдь, учрежденіе политическое par excellenсе.. Не только анархисты не отрицаютъ политической революціонной борьбы, а за послдніе тридцать лтъ въ Европ только анархисты и вели революціонную пропаганду...»
Въ чемъ же заключается эта политическая борьба противъ государства? Сведенная къ ея истиннымъ размрамъ, это — борьба противъ демократіи: парламентаризма и политическихъ партій.
Демократія есть самодержавіе народа, народовластіе, признаніе того, что суверенитетъ — единый, неотчуждаемый, недлимый принадлежитъ народу.
Идея «народовластія» — и сейчасъ еще общепризнанный идеалъ радикальной политической мысли.
Но, не говоря уже о боле раннемъ опыт, весь опытъ ХІХ-го вка обнаружилъ тщету народныхъ упованій на «демократію». Народовластіе есть фикція. Народнаго суверенитета нтъ и не можетъ быть — пишетъ выдающійся нмецкій государственникъ — Рихардъ Шмидтъ («Allgemeine Staatslehre»). Въ реальной государственной жизни дйствуетъ не народъ, какъ таковой, но опредленный верховный органъ, боле или мене удачно представляющій хаосъ индивидуальныхъ воль, слагающихъ народъ. Государство въ лиц верховнаго законодательнаго органа вытсняетъ «правящій народъ». Суверенитетомъ облеченъ не онъ, но «органъ», отражающій волю сильнйшихъ, фактически волю господствующаго общественнаго класса.
«Самодержавіе народа» — одна изъ самыхъ раннихъ, политическихъ конструкцій. Ее знаетъ античный міръ, ее знало средневковье. Но въ полной, разработанной, категорической форм она — продуктъ просвтительнаго потока XVIII-го вка и связывается, по преимуществу, съ именемъ Руссо. Ему принадлежитъ наиболе глубокая политическая формулировка того общественнаго процесса, который заключался въ переход отъ самодержавія монарха къ самодержавію народа. Этотъ переходъ былъ связанъ непосредственно съ появленіемъ на исторической арен новой силы — буржуазіи.
Ея значеніе было огромно. Въ конц XVIII-го вка весь міръ съ напряженнымъ вниманіемъ слдилъ за событіями, протекавшими въ революціонной Франціи. Величайшая изъ всхъ дотол бывшихъ историческихъ драмъ — Великая революція въ однихъ вселяла трепетъ и ужасъ, въ другихъ рождала восторги. Впервые среди феодальныхъ обломковъ юная буржуазія властно возвысила свой голосъ, впервые языкомъ просвтительной философіи и революціонныхъ публицистовъ заговорила она о неотъемлемыхъ священныхъ правахъ человка и гражданина. Все, казалось, улыбалось тогда этой вновь народившейся сил, могуче прокладывавшей себ новую дорогу. Буржуазія была властителемъ думъ.
Въ знаменитой брошюр «О третьемъ сословіи» аббатъ Сіесъ въ трехъ вопросахъ и отвтахъ резюмировалъ сущность соціально-политическихъ стремленій современной ему буржуазіи. «Что такое третье сословіе?» спрашивалъ онъ — «Все!» «Чмъ оно было до сихъ поръ?» «Ничмъ!» «Чмъ оно желаетъ быть?» «Быть чмъ-нибудь!»
И жизнь благосклонно отнеслась къ требованіямъ революціонной буржуазіи; прошли года — и во всхъ конституціонныхъ странахъ мы видимъ ее не въ скромной роли «чего-нибудь», а верховной вершительницей судебъ цлыхъ народовъ.