– Майя Захаровна! – позвал Гусев. – Ау, где вы?

– Сюда! – позвали с кухни. – Сюда заходите.

Валюшок огляделся и понял, что его так удивило с первого мгновения: в квартире не было межкомнатных дверей. Сняли, наверное, для экономии места. В самих комнатах оказалось великое множество компьютеров, и за каждым кто-то сидел, треща клавишами. А кое-кто при этом еще и говорил по телефону, так что шума хватало. Стены едва просматривались под наслоениями разноцветных плакатов, а сами плакаты были варварски залеплены исписанными от руки бумажками. «То ли редакция, то ли информационное агентство, – догадался Валюшок. – Все шутит со мной Гусев».

На кухне разливала кофе по кружкам усталая крашеная блондинка лет пятидесяти с одутловатым лицом и сигаретой в зубах.

– Я так и знала, – сказала она. – Куда это ты запропастился, Пэ?

– Да все политических расстреливаем, – Гусев без приглашения уселся за стол и махнул Валюшку: присоединяйся.

– Садитесь, молодой человек, – хозяйка, не отрываясь от своего занятия, ногой подвинула Валюшку стул. – Значит, ты уже не в резерве, Пэ. Ну-ну.

– Снова работаю. Знакомьтесь, Майя Захаровна. Алексей Валюшок, суперагент, гроза преступности. Страшный человек, зубодробителен и сногсшибателен. В первый же день ухлопал троих заезжих бандюков. После чего почил на лаврах и уже месяц груши околачивает.

Страшный человек суперагент Валюшок тоскливо вздохнул и опустил глаза. Позорную историю, приключившуюся в сауне, он до сих пор без содрогания вспомнить не мог.

– Майя, – коротко представилась женщина. – Ничего, Алексей, привыкайте. У вашего коллеги Пэ Гусева отвратительная манера напоминать людям об их промахах при каждом удобном случае. Посидите, мальчики, я сейчас.

Она взгромоздила кружки на поднос и унесла кофе в «редакцию».

– Ты зачем ей рассказал?.. – возмутился Валюшок громким шепотом.

– Ничего я не рассказывал. Просто Майя умеет подсматривать за людьми. Сразу заметила, что я тебя поддел. Ну извини, я не нарочно.

– Это что вообще? – Валюшок мотнул головой.

– Это газета «Эхо Москвы», – шепотом объяснил Гусев. – И ее издатель.

– А-а… – Валюшок кивнул, припоминая. Газета «Эхо Москвы» считалась правопреемницей радиостанции, которую закрыли в первые дни выбраковки. Долго выходила нелегально. Теперь ее продавали из-под полы, хотя и не особенно скрываясь.

– И как она… оно… – Валюшок неопределенно поболтал в воздухе ладонью.

– Прежняя редакция вся уехала, когда открылась граница. А Майя осталась и вот, работает. У нее маленький заводик в пригороде – то ли зажигалки одноразовые, то ли что-то в этом роде, и вся прибыль идет на содержание газеты. Агентство тетку попугало сначала, а потом отвязалось…

– Ты пугал? – перебил Гусева гордый своей догадливостью Валюшок.

– Не-ет, что ты! Я бы не согласился. Кажется, Мышкин здесь оружием бряцал. Или Данила. В общем, кто-то из старичков. И вдруг сверху пришла команда – отстать, забыть. Нашему правительству даже тогда нужна была приличная антиправительственная газета. А сегодня просто необходима. Я думаю, их со дня на день вообще легализуют. Надвигается свобода печати, дружище. Да и прочие свободы тоже. Совести, например. Как у тебя с совестью, Леха?

– Ты про что? – Валюшок подозрительно втянул голову в плечи. Уж больно жестко Гусев задал вопрос. С холодными-прехолодными глазами.

– Шутка, – Гусев мгновенно преобразился и снова стал прежним, расслабленным и каким-то домашним. Он уютно облокотился на стол, закинул ногу на ногу. Видно было, что ему здесь хорошо. – Расслабьтесь, ведомый. Если нет ощущения, что с совестью непорядок, значит, все хорошо. Интересно, тебе в принципе нужна свобода совести?

– Это в каком именно смысле?

– Хороший вопрос. Майя, – обратился Гусев к женщине, вернувшейся с опустевшим подносом. – Объясните-ка нам, сирым и убогим, что такое свобода совести.

– Тебе-то зачем? – огрызнулась Майя. – Ты же бессовестный, Пэ.

– Я?! Нетушки. Я каждый раз как поставлю диссидента к стенке, потом целую ночь уснуть не могу. Все стоит перед внутренним взором этот жесткий бескомромиссный последний взгляд, которым противник фашистского режима насквозь прожигает мелкую душонку палача…

– Фантазер! – перебила его Майя. – Ты хотя бы раз кого-нибудь расстреливал?

– Вы так говорите, будто вам приходилось, – надулся Гусев. – Конечно не расстреливал. У меня нервная организация неподходящая. Я по жизни не палач, я шериф. И вообще, смертную казнь в Союзе отменили еще шесть лет тому. Как новый порядок воцарился, так ее и отменили.

Майя по новой зарядила кофеварку, прикурила очередную сигарету и уселась напротив Гусева, внимательно его разглядывая.

– Устал ты, Пашка, – сказала она. – И шутки у тебя плоские, и сам ты какой-то… Будто под каток попал.