Деррилд молча смотрит в счетную книгу, но юноша улавливает его облечение.

Хайлин кивает, что должно означать одобрение.

— Э… почтеннейшие, — кряхтит купец. — Не подождете ли минутку снаружи?

Они встают. Креслин выходит за Хайлином из конторы, и купец запирается изнутри, стараясь не слишком греметь засовом.

— Привычка… — бормочет Креслин.

— Странный ты малый, — задумчиво произносит Хайлин. — Востока вроде бы не знаешь, но держишься как принц, сражаешься как демон и порой — во всяком случае, мне так кажется — умеешь читать мысли. А вдобавок рискуешь всем, отправляясь прямиком в Фэрхэвен.

— Не уверен, что у меня есть выбор. Никто, кроме них, не научит меня тому, что мне нужно.

— Лично я не уверен, что они станут тебя учить… а не захотят прикончить. Во всяком случае, будь осторожен. Пусть все считают, что ты обычный наемник, продающий клинок.

Креслин с сожалением понимает, что все сказанное худощавым охранником отнюдь не лишено смысла.

— Заходите, почтеннейшие…

Деррилд вручает каждому небольшой кожаный мешочек.

Креслин пересыпает монет в пояс, а потом, свернув кошель, прячет туда и его.

— Хайлин… покажешь Креслину, где лечь?

— Само собой.

— Тогда до утра. Мне еще надо повозиться с книгой.

Прихватив свой мешок, Креслин поднимается за Хайлином по узкой лестнице на третий этаж и входит в освещенную настенной масляной лампой комнату, обстановку которой составляют две узкие койки и высокий стол с полками под столешницей, где можно разместить заплечные мешки и прочую ручную кладь.

— Ну, может, ближе к ночи увидимся, — говорит Хайлин, поставив на полку свою котомку.

— А ты собираешься спать в другом месте?

— Как выйдет. Это зависит… короче, мне нужно кое-кого повидать. Кроме того… — Хайлин улыбается. — Сомневаюсь, что Деррилдовым девчонкам понравится, если им вздумается продолжить разговор «насчет сладенького», а я буду отираться поблизости и мешать. Кстати, тебе которая больше глянулась?

Креслин качает головой:

— Глянулась? Да я…

Хайлин ухмыляется и уходит. Но едва стихает скрип ступеней под его ногами, как юноша слышит приближающиеся шаги. Почему-то, хотя, возможно, то был всего лишь сон, ему вспоминается Мегера.

В дверь просовывается белокурая головенка.

— Привет, Виллум, — смеется Креслин. — Зашел пожелать спокойной ночи?

Мальчонка умыт, и на нем чистая рубашка.

— Слушай, ты много народу поубивал? Дедушка сказал, что ты лучший боец, какого он видел.

Креслин вздыхает:

— Ну, убил несколько…

— А сколько? Ручаюсь, целую уйму!

Юноша качает головой:

— В убийстве нет ничего хорошего, Виллум. Куда лучше вырасти и стать почтенным торговцем, как твой дедушка.

Позади мальчугана в дверном проеме появляются еще две светлые головки.

— Весьма глубокое суждение для столь молодого человека, — улыбается Виердра. — Виллум, скажи: «Доброй ночи».

— Доброй ночи.

— Доброй ночи, Виллум.

Подхватив сынишку, Виердра исчезает. А вторая гостья — Лоркас, с маленькой гитарой в руках — остается.

— Неужто Виллум прав? Ты действительно перебил кучу людей?

— Убить одного — это уже и так слишком много.

Креслин жестом указывает девушке на кровать Хайлина, но тут же спохватывается:

— Или, может быть, спустимся вниз?

Лоркас тихонько прикрывает дверь и садится напротив него. Креслин видит, что у нее карие глаза. И понимает: на его вопрос она предпочла не ответить.

— Ты говорил, будто играл для себя. Может, и мне сыграешь? Песню или какую мелодию…

Отказать в такой просьбе Креслин не в состоянии. Взяв гитару, он перебирает струны, оценивая инструмент. Хороший, некогда наверняка принадлежавший настоящему музыканту. Под его пальцами ноты окрашиваются серебром, воспринять которое видимо дано лишь ему одному.

«…из тех, какие играют в ваших краях…»

Креслин незаметно улыбается: сомнительно, чтобы Лоркас вдруг понравились боевые марши Западного Оплота. Что же сыграть? На ум почему-то приходит песня, слышанная при дворе Сарроннина. Медленно, очень медленно, он начинает…