«Значит, ничего хорошего меня не ждёт?» - подумал Иван Ильич, разочаровавшись в смутном предсказании, и как бы опомнился то ли от минутного глубокого сна, то ли от тяжкого забвения. Вглядываясь в спокойные глаза Дарьки, он мысленно спрашивал: «Это правда?». Но тот молчал, и словно улыбался, подняв уголки губ вверх. «Господи!» - вздохнул Иван Ильич. – «Что только ни пригрезится с расстроенными нервами».

– А ну-ка, вставай, лежебока! – осторожно перевалился он через телепата, томно распростёртого на спине с поднятыми лапами. – Хватит нежиться! Совсем меня задавил – всякая чертовщина снится. – Он, чуть дотрагиваясь пальцами, почесал псу почти обнажённое брюшко и удивился, как оно не мёрзнет в холода. – Пойдём, прогуляемся, проветрим мозги.

Дарькины глаза засветились улыбкой, он удовлетворённо вытянулся всем телом, а Иван Ильич ещё и помог, чуть потянув за задние лапы.

– Вставай, вставай, предсказатель!

Малыш сел, наконец, и усиленно почесал сначала правый бок, а потом за левым ухом.

– Вот, вот, - пожурил хозяин, - разгоняй блох, сыпь на диван, они-то уже проснулись. Кончай профилактику, пойдём!

Пёс резво спрыгнул с дивана и вмиг оказался у двери, нетерпеливо поджидая замешкавшегося с обувью хозяина.

Только выбрались на площадку, как соседняя дверь, будто за ней поджидали, отворилась, и вышла Марья Ивановна с заплаканными покрасневшими глазами.

– Что такое? – участливо спросил добрый сосед. – Опять ваш буян дебоширит?

– Если бы, - глухо ответила терпеливая соседка, - а то – пропал.

– Как пропал? – удивился Иван Ильич и почему-то некстати подумал, что пропали и деньги, выданные алкашу в долг, хотя совсем не был жадным и никогда не думал об отдачах, лишь бы пьяница отвязался. – Может, заночевал у кого-нибудь из друзей? – Участливому соседу совсем не хотелось впутываться в соседскую драму и тем более заниматься поисками пропойцы, который немало досаждал не только семье, но и соседу. И Дарька ждал, навострившись на прогулку. – Давайте подождём ещё до вечера, - предложил, оттягивая неизбежное хлопотное занятие. – Хорошо?

– Мне не у кого больше просить помощи, - заканючила встревоженная жена, для которой, как опять невпопад подумал помощник, подлинная пропажа такого мужа должна быть подарком трудной судьбы. – Помогите, прошу… ради детишек, - выдала весомый довод, - не случилось ли с ним чего…

– Ну, сразу и случилось! – утешал Иван Ильич, отвергнув вполне вероятное предположение. – Придёт, никуда не денется, - успокаивал он неоднократно битую, но верную супругу исчезнувшего деспота, желая только одного – поскорее уйти и от её слёз, и от неприятных хлопот.

– Раньше всегда приходил ночевать, - не успокоилась Марья Ивановна, утёрла слёзы и, сердито посмотрев на легкомысленного соседа как на виновника её горя, ушла к себе.

– Бежим, Дарька! – подал команду Иван Ильич, на время отвязавшийся от чужой беды, и они споро застучали вниз по ступеням каблуками и когтями.

Ведущий не пошёл на собачий толчок, где его приняли за диссидента, а уверенно затрусил в сторону старого дома, передвигаясь как обычно зигзагами от урн до водостоков. Ведомый еле успевал следом, стараясь держать вольнолюбивого гуляку в поле зрения среди мелькающих ног прохожих. Так, не в темпе променада, и дотрусили до Дарькиных пенатов. Там он остановился, оглянулся на нового хозяина, вбежал в старое родовое гнездо и скрылся в темноте. Иван Иванович присел на низкую скамеечку около пустой песочницы под многочисленными взглядами седых наблюдателей, сидящих целыми днями в застеклённых конурах. Ждать пришлось не очень долго – с десяток минут. Выйдя, страдалец постоял, разыскивая глазами большого друга, нашёл и, подойдя медленными шагами, уткнулся в лодыжки. Иван Ильич наклонившись, молча гладил маленького друга по спине. Он знал, что своё горе надо перетерпеть в одиночку, не делясь ни с кем. А ещё понял, что малыш ещё очень долго будет горевать о прежней хозяйке, и с этим надо мириться новому хозяину.

– Что делать, - успокаивающе произнёс он. – Надо жить дальше, - добавил дежурные в таких случаях, но верные слова.

Дарька поднял на него глаза, переполненные такой звериной тоской, какой никогда не бывает у людей.

– Пойдём, однако, - решительно сказал Иван Ильич, решив как можно скорее увести сироту с печального места. – Пойдём гулять, дружок.

Глаза малыша мгновенно прояснились, и он даже вильнул несколько раз пародией на хвост, как будто услышал хорошо знакомые и любимые три слова.

И пошёл, но не в обратный путь, как ожидал Иван Ильич, а за дом, а там – ещё за один и ещё… пока не кончилась застройка. Они неожиданно вышли к громадному реликту пощажённого матёрого леса. Толстенные сосны и старые берёзы начинались почти от самых домов и широко уходили вдаль, скрывая половину закатного неба. Затенённая земля под ними была сплошь укрыта толстым осенним ковром, сотканным из пожелтевших иголок и листьев, и украшена весенней зелёной травой, растущей редкими кустиками там, где на неё падали солнечные лучи. У Ивана Ильича при виде такого близкого земного рая растянулась блаженная улыбка, и он подумал, что не худо бы для сохранности природного чуда повесить табличку «Вход по божьим пропускам!», надеясь, что у Дарьки он есть, а его пропустят как опекуна. Не медля, они углубились в дебри, в которых было свободнее и чище, чем в парках. Широкая хорошо набитая любителями девственной природы тропа вела куда-то вдаль. Терпко пахло прелью.

– Озон! – восторженно воскликнул прошедший в рай по блату и вычитавший из книжек, что сосны в изобилии выделяют этот газ. – Красотища! – восхищался асфальтовый человек, подняв голову к небу и видя сквозь верхушки игольчатых красавиц высокое, выше, чем в городе, и далёкое нежаркое солнце. «Ну, Дарька! Вот молодчина!» - мысленно похвалил он проводника, а тот уже исчез между деревьями, знакомясь с незнакомыми следами и метками и предоставив хозяина самому себе. Иван Ильич тоже сошёл с натоптанной тропы и побрёл между могучими красавицами, загребая ногами ковровые листья, бездумно улыбаясь и глубоко вдыхая целительный воздух. То и дело останавливаясь, он прислушивался к шелесту листьев, жалел, что почти не слышно райских птиц, порхающих в вершинах деревьев, с наслаждением нюхал листочки берёз, осторожно помял игольчатую кисть и даже зачем-то пожевал несколько хвоинок, - в общем, приобщался к дикой природе, сдавленной тесным бетонным многоэтажьем, и никогда не чувствовал себя так хорошо в одиночестве среди немых хозяев.