Такая безконечная, утомительная игра понятій въ продолженіе семи сотъ лтъ, этотъ безполезный, передъ умственнымъ зрніемъ безпрестанно вертящійся калейдоскопъ отвлеченныхъ категорій, должны были неминуемо произвести общую слпоту къ тмъ живымъ убжденіямъ, которыя лежатъ выше сферы разсудка и логики; къ убжденіямъ, до которыхъ человкъ доходитъ не путемъ силлогизмовъ, но, напротивъ, стараясь основать ихъ на силлогистическомъ вывод, только искажаетъ ихъ правду, когда не уничтожаетъ ее совершенно.

Живое, цльное пониманіе внутренней, духовной жизни и живое, непредупрежденное созерцаніе вншней природы равно изгонялись изъ оцпленнаго круга Западнаго мышленія, первое подъ именемъ „мистики”, — по натур своей ненавистной для схоластической разсудочности (сюда относилась и та сторона ученія Православной Церкви, которая не согласовалась съ Западными системами); — второе преслдовалось прямо подъ именемъ „безбожія” (сюда относились т открытія въ наукахъ, которыя разнорчили съ современнымъ понятіемъ богослововъ). Ибо схоластика сковала свою вру съ своимъ тснымъ разумніемъ науки въ одну неразрывную судьбу.

Потому, когда со взятіемъ Константинополя, свжій, неиспорченный воздухъ Греческой мысли повялъ съ Востока на Западъ, и мыслящій человкъ на Запад вздохнулъ легче и свободне, то все зданіе схоластики мгновенно разрушилось. Однакоже, слды схоластической односторонности остались на умахъ, ею воспитанныхъ. Предметъ мышленія сталъ другой, и направленіе иное; но тотъ же перевсъ разсудочности и та же слпота къ живымъ истинамъ сохранились почти по прежнему.

Поучительный примръ тому представляетъ самъ знаменитый родоначальникъ новйшей философіи. Онъ думалъ, что ршительно сбросилъ съ себя узы схоластики; однако, не чувствуя того самъ, до того еще оставался запутанъ ими, что, не смотря на все свое геніальное разумніе формальныхъ законовъ разума, былъ такъ странно слпъ къ живымъ истинамъ, что свое внутреннее, непосредственное сознаніе о собственномъ своемъ бытіи почиталъ еще неубдительнымъ, покуда не вывелъ его изъ отвлеченнаго силлогистическаго умозаключенія! И этотъ примръ тмъ замчательне, что не былъ личною особенностію философа, но выразилъ общее направленіе умовъ. Ибо логическій выводъ Декарта не остался его исключительною собственностію, но былъ принятъ съ восторгомъ и сдлался основаніемъ мышленія для большей части новйшихъ философовъ, почти до половины XVIII вка. — Можетъ быть, еще и теперь есть глубокомысленные люди, которые утверждаютъ на немъ несомннность своего бытія и успокоиваютъ такимъ образомъ свою образованную потребность твердыхъ убжденій. По крайней мр, пишущій эти строки еще живо помнитъ ту эпоху въ собственной своей жизни, когда подобный процессъ искусственнаго мышленія сладостно утолялъ для него жажду умственнаго успокоенія.

Я не говорю уже о той особенности Декарта, что, увлеченный строгою необходимостью своихъ умозаключеній, онъ добродушно могъ убдиться въ томъ, что вс животныя, выключая человка, суть только наружныя машины, искусно построенныя Создателемъ, и, не имя сознанія, не чувствуютъ ни боли, ни удовольствія.

Неудивительно посл того, что его ученикъ и преемникъ въ господств философскаго развитія, знаменитый Спиноза, могъ такъ искусно и такъ плотно сковать разумные выводы о первой причин, о высшемъ порядк и устройств всего мірозданія, что сквозь эту сплошную и неразрывную сть теоремъ и силлогизмовъ не могъ во всемъ созданіи разглядть слдовъ Живаго Создателя, ни въ человк замтить его внутренней свободы. Тотъ же избытокъ логической разсудочности скрылъ отъ великаго Лейбница, за умственнымъ сцпленіемъ его отвлеченныхъ понятій, очевидное сцпленіе причины и дйствія, и для объясненія ихъ заставилъ его предположить свою Предустановленную Гармонію, — которая, впрочемъ, поэзіей своей основной мысли восполняетъ нсколько ея односторонность.

Я говорю: поэзія мысли восполняетъ нсколько ея односторонность; ибо думаю, что когда къ достоинству логическому присоединяется достоинство изящное, или нравственное, то уже этимъ соединеніемъ силъ самъ разумъ возвращается боле или мене къ своей первобытной полнот и потому приближается къ истин.

Нужно ли продолжать исчисленіе послдующихъ представителей Западной философіи, чтобы, припоминая ихъ системы, убдиться въ общей односторонности Западнаго направленія? Нужно ли напоминать, какъ Юмъ — этотъ прямой и неминуемый результатъ другой втви Западнаго любомудрія, послдователь Бакона, Локка и однородныхъ съ ними мыслителей, — безпристрастный Юмъ, силою безпристрастнаго разума, доказалъ, что въ мір не существуетъ никакой истины, и правда и ложь подвержены одинакому сомннію? Какъ знаменитый Кантъ, возбужденный Юмомъ и приготовленный Нмецкою школою, изъ самыхъ законовъ чистаго разума вывелъ неоспоримое доказательство, что для чистаго разума никакихъ доказательствъ о высшихъ истинахъ не существуетъ?

Отсюда, можетъ быть, оставался одинъ шагъ до правды; — но Западный міръ тогда еще не созрлъ для нея.

Изъ системы Канта развилась одна отвлеченная сторона въ систем Фихте, который удивительнымъ построеніемъ силлогизмовъ доказалъ, что весь вншній міръ есть только мнимый призракъ воображенія, и что существуетъ въ самомъ дл только одно саморазвивающееся Я. — Отсюда Шеллингъ развилъ противоположную сторону гипотезы, т. е., что хотя вншній міръ дйствительно существуетъ, но душа міра есть не что иное, какъ это человческое Я, развивающееся въ бытіи вселенной для того только, чтобы сознать себя въ человк. Гегель еще боле укрпилъ и распространилъ ту же систему саморазвитія человческаго самосознанія. Между тмъ, углубившись боле, чмъ кто либо прежде, въ самые законы логическаго мышленія, онъ, силою своей необыкновенной, громадной геніальности, довелъ ихъ до послдней полноты и ясности результатовъ, и тмъ далъ возможность тому же Шеллингу доказать односторонность всего логическаго мышленія. Такимъ образомъ, Западная философія теперь находится въ томъ положеніи, что ни дале идти по своему отвлеченно-раціональному пути она уже не можетъ, ибо сознала односторонность отвлеченной раціональности; ни проложить себ новую дорогу не въ состояніи, ибо вся сила ея заключалась въ развитіи именно этой, отвлеченной раціональности [32] .

Между тмъ, въ то же время, какъ Римское богословіе развивалось посредствомъ схоластической философіи, писатели Восточной Церкви, не увлекаясь въ односторонность силлогистическихъ построеній, держались постоянно той полноты и цльности умозрнія, которыя составляютъ отличительный признакъ Христіанскаго любомудрія. Ибо не надобно забывать, что все современное просвщеніе тогда сосредоточивалось въ Византіи. Древніе писатели Христіанскіе и языческіе, и особенно писатели-философы, были коротко знакомы образованнымъ Грекамъ, — и очевидные слды ихъ основательнаго изученія видны въ большей части духовныхъ твореній, до самой половины XV вка; между тмъ, какъ Западъ, необразованный и, можно даже сказать, невжественный сравнительно съ Византіей, до самаго почти ХІV вка обращался въ своемъ мышленіи почти единственно въ кругу однихъ Латинскихъ писателей, за исключеніемъ только немногихъ Греческихъ. Только въ половин ХІV вка основана была первая ученая академія въ Италіи знаменитымъ монахомъ Варлаамомъ, учителемъ Петрарки, — тмъ самымъ несчастнымъ предателемъ Православной Церкви, который, заразившись Западною увренностію въ своей логической разумности, отвергалъ нкоторые, непонятные ему, догматы Христіанскаго ученія и былъ за то осужденъ Константинопольскимъ соборомъ и изгнанъ изъ Греціи съ безчестіемъ: но за то — тмъ съ большею честію принятъ въИталіи.

Аристотель, безъ всякаго сомннія, былъ лучше и основательне извстенъ Грекамъ, чмъ Латинянамъ, хотя, можетъ быть, безъ тхъ дополненій, которыми обогатили его Арабскіе и Латинскіе ученые, и которыя, до самаго паденія схоластическаго воспитанія въ Европ, составляли необходимое условіе всякаго развитія ума на Запад. Однакоже, въ Греческихъ мыслителяхъ не только не видимъ мы особаго пристрастія къ Аристотелю, но, напротивъ того, въ большей части изъ нихъ замчаемъ явное предпочтеніе Платона; — не потому, конечно, чтобы Христіанскіе мыслители усвоивали себ языческія понятія того или другаго; но потому, вроятно, что самый способъ мышленія Платона представляетъ боле цльности въ умственныхъ движеніяхъ, боле теплоты и гармоніи въ умозрительной дятельности разума. Отъ того, почти то же отношеніе, какое мы замчаемъ между двумя философами древности, существовало и между философіей Латинскаго міра, какъ она выработывалась въ схоластик, и тою духовною философіей, которую находимъ въ писателяхъ Церкви Восточной, особенно ясно выраженную въ Св. Отцахъ, жившихъ посл Римскаго отпаденія.