Теперь можно и позвонить Каменицкому.

Леонтий Иванович заахал, заохал, услышав его звучный, с раскатцем, баритон.

— Что же вы,голубчик, не предупредили? Да мы бы уж встретили вас по-княжески! Да я тут поднял бы всех на ноги!..

— Ни к чему, дорогой мой. Рабочая командировка есть рабочая командировка. Вот когда станем пускать новую домну...

— А будет новая домна?

— Конечно.

— Так вы приезжайте ко мне сейчас же, сию минуту!

— Лечу, лечу...

Пришлось еще звонить директору комбината, чтобы прислал машину. Директор отнесся к его приезду с меньшим энтузиазмом, но тоже упрекнул за ненужный демократизм и за то, что профессор любит заставать людей врасплох.

— На комбинате я буду только завтра, — сказал Голосов. — Надо проехаться с Каменицким по старым, памятным местам...

Через полчаса он был уже на северной одноэтажной окраине, где жили все больше люди домовитые. Центр города занят молодежью, а тут владения пенсионеров, — они строят свои домики подальше от главных улиц, чтобы иметь под боком фруктовый сад и уютный дворик. Как летит время: вот и в Молодогорске появились свои пенсионеры.

Голосов и Каменицкий не виделись без малого два года и пытливо, внимательно присматривались друг к другу, встретившись сейчас как давние приятели.

— Ба-а, да вы все молодеете, дорогой Леонтий Иванович! — говорил профессор. — Вот что значит полвека отшагать с геологическим молотком. Рад, очень рад за вас.

— Что же мне остается сказать по вашему адресу? Вы, Семен Захарович, уступаете мне добрых три пятилетки, шутка ли! А вам со стороны больше сорока пяти ни за что не дашь.

— Не надо так преуменьшать, дорогой Леонтий Иванович!

— Это молодость всегда преувеличивает, а старость преуменьшает, — лукаво посмеивался Каменицкий.

«Он и в самом деле выглядит бравым не по годам, — думал Голосов. — Ходит твердо, мерно, без старческих запинок. И взгляд ясный, незатуманенный. Прочный мужик, двужильный».

«Но ты, сударь, все-таки сдаешь понемногу, — для себя отметил Каменицкий. — На вид-то прям, подтянут, как и раньше, однако морщин прибавилось на высоком профессорском челе. Наука не дается даром».

— Рассказывайте, что в Москве?

— Да я и не вижу ее, Леонтий Иванович. Все кручусь на академической орбите, даже приземлиться некогда.

— А приземляться надобно время от времени.

— Вот и решил заглянуть к вам на недельку. Не пожелаете ли проехаться в Березовку?

— С превеликим удовольствием.

— Хочу заодно побывать и на медном карьере.

— Вы же теперь служите черной металлургии?

— Временно, временно. Ваш покорный слуга неравнодушен к цветным металлам!

— Тут молодежь столько открыла меди...

— Я рад, что вас не обошли, когда молодым присуждали Ленинскую премию.

— Сам удивляюсь, что кто-то там вспомнил обо мне, так сказать, в порядке преемственности поколений.

— Не скромничайте. А вспомнить о Каменицком есть кому в стольном граде, — многозначительно заметил Голосов.

Леонтий Иванович будто и не обратил внимания на этот намек профессора, только подумал, что пусть и не раз они схватывались в открытую, но спор дружбы не портит.

— Читал я недавно вашу статью «На Урале и восточнее Урала», — сказал он.

— Что, согласны, не согласны, дорогой коллега? — насторожился Голосов. — Думаю, что не согласны. Но поговорим потом, а сейчас поедем. Сегодня у нас день воспоминаний!

В Березовку можно было попасть, минуя Ярск, но Голосову хотелось взглянуть и на него. Круг не ахти какой — лишних полтора десятка километров.

Дымы над Ярском поредели, поразвеялись, не то что утром, когда заводы, словно корабли, густо чадили, набирая ход.

Вдоль никелькомбината тянулись черные отвалы отработанной руды. Каменицкий, сидевший рядом с шофером, коротко махнул рукой в сторону отвалов.

— Сколько добра пропадает.

— Главное — взять никель и кобальт, — сказал Голосов.

— А все остальное кто будет брать? Наверное, наступят такие времена, когда наши потомки станут заново разрабатывать эти искусственные горы и удивляться тому, сколько мы тут оставили всего в отходах...

— Может быть, может быть. Потомкам всегда легко судить. Однако мы строили этот комбинат ради никеля. Помните, вас так и называли в войну — г е н е р а л Н и к е л ь! С легкой руки наркома.

— Любил он громкие сравнения.

— Но вы-то по праву носили свое «генеральское звание». Без вашей руды еще труднее пришлось бы нам на фронте. Ваш никель стрелял из пушек, ходил в танковые атаки.