Шрифт:
У этой религии есть и много других свойств, которые ее выделяют и открывают для обновления (с тех пор, как она отказалась от большинства своих богов, ставших не нужными). Что это за свойства?
Во-первых, это религия прометеевская. [63] Она исходит из победы человека над тайными силами. И не только при помощи йоги.
Здесь в большинстве священных книг встречаешь человека, равного богам, аскета, искателя скрытых человеческих возможностей.
63
В противоположность западным религиям семитского происхождения, основанным на модели Отец-Сын.
В иудаизме Бог — всемогущий отец. «Бог сил».{173} Бог, у которого есть возлюбленный сын, богоизбранный народ. Правоверный должен остерегаться. Это бог, которого нужно бояться, умолять и который у человека, вечного грешника, будет неизменно вызывать чувство вины.
В магометанстве — Аллах. Перво-наперво признавать Его. Проявлять покорность.
В христианстве — та же модель Отец-Сын. Вдобавок есть сын Бога, его воплощение, и именно сына нужно возлюбить, именно он выступает заступником людей. Можно еще себя с ним отождествлять, а женщины могут отдавать ему, божественному жениху, свою любовь.
Культ Девы Марии, романтизирующий отношения сына с матерью, где сын навсегда остается сыном.
В Средние века (феодальная модель) воздают почести Господу, как своему синьору и господину. Верность. Защищают честь (!) владыки-сюзерена. Римская церковь прежде всего требует послушания.
Ни одна из этих моделей не выглядит особо привлекательной для современного человека, который отвергает все, что напоминает об отце, хочет полагаться только на себя самого, испробовать свои собственные возможности.
В этом и состоит индийский ответ наркотикам.
Если наркотики открывают путь, помогают различить нечто, то они — всего лишь один из этапов. Хотя бы и будоражащий, даже сверхъестественный.
Наркотики — переориентация сознания. Первый этап изменений.
Следующий этап — аскетизм.
То, что далось как подарок, без усилий или даже в результате ухода от них, нужно обрести заново, приложить усилия и, отказавшись от легкости и простоты, встать на путь трансцендентального.
IV
Почему я прекратил принимать мескалин?
На него нельзя положиться. Нельзя управлять ситуацией по своему усмотрению.
Тогда, может быть, другие, менее сильные средства? Но они и менее интересны.
С годами мне удалось куда-то продвинуться. Я знал, я теперь ближе к важным состояниям, к тем, что того стоят, могу лучше совладать с ними (и с собой), но не наверняка, без гарантии, так, от случая к случаю… всполохами.
За невообразимо прекрасными состояниями, за вроде бы окончательными, необратимыми переменами внезапно открывалось невидимое до поры, но присутствовавшее незримо, самое скверное, нежеланное, а то и вовсе — хаос, странности, нелепицы, которые ты уже считал пройденным этапом.
Первые трудно удержать, вернуться к ним, зато вторые никак не отвадить, не изжить.
Может быть, принимать их (эти средства) один-два раза каждые года четыре, чтобы узнать, какие произошли изменения, было бы и неплохо.
Но я отказываюсь и от этого.
Скажем так: я не слишком подхожу для такой зависимости. [64]
Приложение
Поэт всегда любит впервые, ему даровано чудо увидеть дерево в первый раз.
Восхищенный поэт путает свою жизнь с жизнью дерева и теряется в пространствах.
64
Фармацевтическая зависимость от мескалина, гашиша и галлюциногенов, которую и зависимостью-то можно назвать с натяжкой, не идет ни в какое сравнение с настоящей и очень серьезной зависимостью, вызываемой героином и другими подобными наркотиками, которых я не принимал, и не только по этой причине.
Будущее поэзии{132}
(пер. О. Кустовой)
С начала этого конгресса здесь прозвучало множество советов писателям: им бы стоило обратить свой взгляд к социальным проблемам, подумать о последствиях произнесенного ими слова, осознать свою ответственность, не говоря уже о прочих призывах, которые обычно слышишь на проповеди.
Однако такой взгляд на человека и художника в нем, как на единое целое, где художник и человек отвечают друг за друга или художник подчиняется человеку, — такой взгляд уместен, если речь идет о журналисте или эссеисте, к писателю он уже не очень применим и уж совсем не годится для поэта.
Поэт не обязан быть безупречным человеком и готовить по своему вкусу совершенные кулинарные чудеса для всего человеческого рода.
Поэт не раздумывает над тем, как приготовить эти яства, внимательно и строго следя за процессом, чтобы затем предложить их для всеобщего блага.
Поэт не пускается в подобные предприятия, да и пожелай он этого, результаты будут ничтожными. Хорошая поэзия не часто занимается благотворительностью, да и на политических собраниях она редкая гостья. Если человек стал пылким коммунистом, то из этого не следует, что обращение затронет поэта, самую его поэтическую сущность. Пример: Поль Элюар — ярый марксист, но стихи его, насколько вам известно, сотканы из снов и на редкость изощренны. Аналогичный пример: поэт фашист, чьи пламенные, неистовые речи посвящены почти исключительно величию его страны{133} и чьи стихи, однако, рождаясь в классической и безмятежной духовной атмосфере, остаются прекрасными и не затронутыми политикой. Третий пример: Луи Арагон, когда-то разочарованный буржуа и большой поэт, стал активным коммунистом, как никто преданным делу партии, и посредственным поэтом, чьи боевые стихи потеряли всякое поэтическое достоинство.
Впрочем, все эти примеры не столь важны, названным поэтам нетрудно противопоставить других, о чьей талантливости можно, вероятно, поспорить. Само явление, о котором я говорю, уже давно всех поражает, и в первую очередь самих поэтов.
Нет, поэт не может сделать достоянием поэзии то, что захочет. Ни воля, ни желание тут вообще ни при чем. Поэт не хозяин самому себе.
Точно так же едва ли в наших силах сделать явь сном, а день — ночью.
Недостаточно насмотреться на лошадей днем, чтобы они наверняка приснились тебе ночью, недостаточно упрямо захотеть увидеть их во сне, чтобы так и случилось. Нет проверенного средства, чтобы вызвать появление во сне кого бы то ни было. Здесь мало захотеть или знать, как это можно сделать.
В точности так же обстоит дело с поэтическим вдохновением.
Та политическая или социальная проблема, которая волнует и интересует человека в его обыденном существовании, загадочным образом, если можно так выразиться, теряет, оказавшись в зоне поэтического, весь свой накал, всю свою жизнеспособность, чувственное наполнение, всякое человеческое значение. Эта проблема не для этой зоны, жизненные соки перестают питать ее, или, правильнее, эти глубины — не для нее.
В поэзии важнее почувствовать, как дрожит капля воды, падающая на землю, и рассказать об этом, чем выработать наилучшую программу социальной взаимопомощи.