Сондерс покраснел.

– Не помню. Память стала не та, милорд.

Хоксуэлл пошел по тропинке к тому месту, где находилась Верити. Она опять наклонилась, потом разогнулась и бросила в стоящее рядом ведро какое-то растение.

– Вы решили восстановить эту часть сада? – спросил он, разглядывая цветы среди некошеной травы.

– Пожалуй. – Она вернулась к своей работе.

– Сондерс сказал, что вы не разрешили ему скосить цветы, которые мы помяли прошлой ночью.

– Прошу вас не думать, что мною руководила сентиментальность.

– А я и не думаю.

– Нет смысла убивать растения. Слуги и так знают, что произошло. Миссис Брэдли была весьма озабочена моим здоровьем, когда я утром спустилась вниз. Она все время спрашивала, как я себя чувствую и не надо ли мне чего-либо. – Она вырвала еще один сорняк. – Они все были здесь – кто внизу, кто наверху. У вас было достаточно свидетелей, как вы и хотели.

– Я уверен, что они ничего не видели и не слышали, Верити. Они просто предполагают. Ведь прошло два года, не так ли?

– Не сомневаюсь, что им не понравилось, что я заставила вас так долго вести образ жизни монаха. Где им было знать здесь, в Суррее, что вы не страдали от воздержания все это время. Они не читают лондонских скандальных листков и ничего не знают о ваших многочисленных любовницах.

У него чуть было не вырвалось, что любовница – это не то же самое, что жена, но здравый смысл взял верх, и он промолчал.

– Что еще вы сказали садовнику? Он уверял меня, что не может вспомнить, но, насколько я понял, он просто решил быть тактичным.

Она сняла одну перчатку и, достав носовой платок, стала им стирать капельки пота с лица и шеи.

– Я сказала, что свидетельства ночи были настолько очевидными, что, возможно, стоит поставить на клумбу табличку и покончить с этим. А на табличке написать: «Здесь лежала леди Хоксуэлл, когда лорд поимел ее в первый раз».

Он не понял, сердится она или издевается.

– А что вы ответили, когда миссис Брэдли справилась о вашем здоровье, Верити?

– Я сказала ей, что испытывала трудность при ходьбе сегодня утром, но потом все прошло.

– Вы действительно все это говорили? – Он был в ужасе. Не может быть!

Она бросила в ведро очередной сорняк, и в ее глазах промелькнула насмешка.

– Люди, с которыми мне приходилось общаться в детстве и юности, могли иногда выражаться и более непристойно. Нет, на самом деле я так не говорила.

Она по крайней мере не слишком сердится, раз может отпускать такие шуточки.

Верити больше ничего не сказала и продолжила полоть. Возможно, подумал он, надо извиниться.

– У меня не было намерения причинять вам боль, Верити. Если это случилось…

– Я совершенно точно знаю, каковы были ваши намерения, милорд. И хорошие, и плохие.

И чем меньше говорить об этом, тем лучше, понял он и не стал оправдываться.

– Что касается боли, меня о ней предупреждали. Я уже могу ходить. Благодарю вас за заботу.

Она выдернула с корнем еще один сорняк, стряхнула с него землю и бросила в ведро.

– Что вы собираетесь посадить в этой части сада? – спросил он.

– Луковичные растения. Я посажу их осенью, чтобы они взошли весной.

– Это может сделать садовник.

– Он слишком стар, а эта работа не из легких.

– К осени мы наймем ему молодых помощников.

– Я хочу делать это сама. Хорошо иметь перед собой цель.

Он снял сюртук и бросил его на землю. Этот жест привел ее в недоумение, но больше – в смятение. Он сделал то же самое вчера ночью, перед тем как овладеть ею.

– Леди Хоксуэлл не пристало быть такой осторожной. Ее муж не собирается снова поиметь ее в саду на земле. – Он засучил рукава. – Вы хотите все это выдернуть? И это деревце тоже?

– Да, все это должно быть уничтожено. Мы должны начать с самого начала.

Он нагнулся рядом с нею, ухватился за тонкий стволик и с силой дернул.

Целых три дня соседи выдерживали паузу. На четвертый начались визиты. Кареты подъезжали и отъезжали в течение всего дня. Леди изучали Верити, а джентльмены снисходительно улыбались. Глаза у всех светились гораздо большим любопытством, чем осмеливались выразить рты.

Верити научилась вставать рано, чтобы поработать в саду. Потом она мылась и одевалась для приема визитеров. Иногда просматривала свой архив газетных вырезок, а также писала письма Одрианне в Эссекс и своим дорогим подругам в «Редчайшие цветы».