Когда Пьер стал православным, ему в качестве общественной работы поручили помогать Сюзанне, она была парализованная, но не вся, а частично, руки у нее были иссохшие, и она ходила как зайчик, прижав их к груди, ноги у нее еще функционировали. Однажды она позвонила Пьеру и сказала, что у нее еще и рак, он пришел к ней, чтобы навестить и увидел у нее на носу между выпученных рачьих глазок наклеенный пластырь, и она дрожащим голосом сообщила ему, что там и находится болезнь. Сюзанна рассказывала ему, что в детстве, когда она была еще маленькая, ее родители очень сильно ее били, но потом, когда она выросла, она стала очень красивая и у нее было много любовников, поэтому она считала, что неплохо прожила свою жизнь, ей было, что вспомнить. Правда, из-за этого битья она теперь вся больная, и недавно у нее что-то случилось с ногой, она ее подвернула, упала, и так лежала очень долго, а потом кое-как доползла до телефона и вызвала скорую помощь, врачи приехали, а она никак не могла открыть дверь, поэтому они вынуждены были разбить стекло и проникнуть к ней через окно.

Ее отец был генералом белой армии, служил у Врангеля, а потом, в Париже, работал шофером такси, а мать служила в ресторане. Сюзанна никогда не хотела иметь детей, потому что она бы их тоже била, как ее отец и мать. У нее в ящиках комода хранились аккуратно сложенные вещи, иногда она доставала их своими скорченными ручками, а потом складывала обратно, при этом раздраженно приговаривая: „Ах, черт!“ Она тоже не любила ни собак, ни кошек, и в этом отношении понимала Пьера. Летом Сюзанна непременно уезжала в дом отдыха, там очень хорошо кормили, и она зараннее предвкушала поездку, радуясь, как могла. Правда, она и здесь могла каждый вечер спускаться в ресторан, что был на первом этаже ее дома, и там жрать за десятерых, но эта пища не шла ей впрок. Пьер, рассказывая об этом, горестно покачивал головой и ковырял в носу. Из дома отдыха она писала Пьеру открытки: „Погода холодная, но кислорода до фига! Мне очень хорошо, кормят как на убой! Наилучшие пожелания. Сюзанна.“ Пьер иногда завидовал ей, потому что часто был голоден и жрал, что придется. Маруся видела, как однажды на вокзале Сен-Лазар он нашел на полу конфету, ее кто-то уже пососал и выплюнул, а Пьер поднял ее, демонстративно осмотрел со всех сторон, сказал:

— Ах как это вкусно! — и, чавкая, съел. Он не придавал особого значения материальным удобствам, и был доволен тем, что у него теперь, хотя бы, есть крыша над головой.

Раньше, когда он бродил по Франции, он ходил по лесам, и даже когда наступала ночь, он шел всю ночь, глядя на луну, которая служила ему ориентиром. Он не спал ночью, потому что в лесу на воздухе он никак не мог заснуть, к тому же он боялся, потому что его могли убить и ограбить. Однажды он спал в каком-то сарае рядом с клошаром, и тот захотел трахнуть его в зад, а Пьер злобно его оттолкнул. Потом, вспоминая об этом, он говорил, что если когда-нибудь его и выебут в жопу, то это будет не грязный клошар. А однажды ночью зимой он чуть не замерз, его спасла большая косматая собака, к боку которой он прижался и так провел всю ночь. Правда, собак Пьер все равно не любил, как и остальных животных. Пьер спал днем, когда светило солнца, с тех пор он любил солнце. Часто, валяясь у себя в деревне в Нормандии на дворике, окруженном глухой стеной, он говорил вслух:

— Солнце — это наш бог!

И когда он приехал туда с Галей, они выпили три бутылки красного вина, и Пьер попросил ее залезть на лесенку, только без трусов, и когда она удивилась, рассказал, что в детстве видел фильм, в котором девушка собирала вишни и залезла на лесенку, но трусы не надела, забыла, что ли, а ее молодой человек стоял внизу и ласкал ее, отчего та, естественно, не могла собирать вишни. С тех пор Пьер завидовал тому молодому человеку и мечтал тоже оказаться в такой ситуации, и хотя тогда вишен еще не было, а стремянка стояла в грязной кухне на каменном полу, он все равно хотел повторить этот опыт, и наконец ему это удалось.

Ночью, лежа в постели рядом с Галей, он расспрашивал ее про покойников, и наконец, когда она просто завопила на него не своим голосом и попросила заткнуться, он в раздражении, кипя от благородного негодования встал, взял свое одеяло и волоча его по полу, вышел из комнаты. Он хотел приласкать Галю, но она оттолкнула его руку и выругалась. Пьера это очень задело, он сказал Гале:

— Ах вот как! Когда отталкивают руку, которая хочет тебя приласкать, это кое-что значит!

Когда сестра Пьера была маленькая, она провалилась в нужник, устроенный во дворе, возможно, с того случая она была немного не в своем уме и иногда по ночам в своей квартире начинала громко кричать, тогда соседи вызывали полицию, и ее увозили в сумасшедший дом. Покойный муж сестры Пьера был еврей, так что никто в их семье никогда не был антисемитом.

В Париже несколько еврейских кварталов, в одном из них возле бульвара Сен-Мартэн, где огромное количество лавочек, в которых торгуют оптом и того и гляди могут всучить тебе какую-нибудь дрянь, жила родственница сестры Пьера, которая немного повредилась мозгами после смерти своего мужа, у нее в квартире вечно жили приживалки, она уже не могла жить одна, ей было необходимо кого-нибудь тиранить и чтобы ей кто-то помогал, с ней разговаривал и следил за ней, чтобы она куда-нибудь не ушла, своего мужа она тоже держала в ежовых рукавицах.

Однажды она встала в два часа ночи, накрасилась, оделась и собралась уходить из дому, хорошо, что старушка по имени Вера, которая тогда жила у нее, проснулась и удержала ее. Старуху звали мадам Израэль, она обычно прятала от Веры мыло и туалетную бумагу и совсем ее не кормила, а по субботам та должна была зажигать у нее огонь, и готовить пищу заранее в пятницу, потому что в субботу это было запрещено. Она часто повторяла:

— Я хочу, чтобы у меня все было чисто в моей маленькой уютной квартирке!

Ее сын, у которого раньше тоже была лавочка, продал ее и уехал в Англию вслед за своей женой, с которой он вскоре развелся, потому что та его била, такая она была здоровенная бабища. Но у них были дети, и сын иногда ездил их навестить. Он привез к своей маме в квартиру коробки с товарами, потому что больше девать ему их было некуда, теперь они лежали у нее на шкафах, и маму это ужасно раздражало:

— Это не помойка! Он привез свои коробки ко мне! Я хочу, чтобы у меня все было чисто в моей маленькой уютной квартирке!