– А почему ты неправильно произносишь их?

– Потому что… потому что… когда мне было столько лет, сколько тебе, там, где я жил, все так говорили…

– А у нас дома не так.

– Вот и хорошо, повезло, значит. А у меня, однако, говорили неправильно.

– Почему?

– О мадонна, Ле, сколько можно задавать вопросов… Послушай, а сколько тебе лет?

– Шесть. Но в будущем году исполнится семь.

– Тогда почему ты не в школе?

У меня вдруг словно язык отвалился. Мне нечего было сказать. Или, вернее, я столько могла сказать, что если бы выложила всё, то, наверное, на него пришлось бы накладывать швы.

– Ну ты что, язык проглотила?

– Нет.

Вот опять начались эти «нет».

– Так почему же ты не в школе?

Я не могла снова произнести «нет» и решила дать замечательный ответ. На Ноэми он произвёл огромное впечатление.

– Потому что у меня сотрясение мозга.

– Подохнуть можно, какие слова!

– Как ты сказал? Подохнуть…

– Ладно, Ле. Не обращай внимания… Не нужно было так говорить…

– Подохнуть можно?

– Слава богу, не поняла, верно?

– Подохнуть можно! Подохнуть можно! Подохнуть можно!

– Пресвятая мадонна, Ле, вместо того чтобы учиться правильно говорить, я сам учу тебя некрасивым выражениям.

– Извини, Марио.

– Не нужно… Тебе незачем извиняться, не за что, понимаешь? Ну а теперь прощаюсь, потому что нужно позвонить на телефонную станцию и узнать, что происходит с этим номером…

– Марио…

– Ну!

– Завтра тоже позвонишь?

– Нет! Нет! Нет! Можешь ты это понять? Иди в школу, потому что там будет лучше.

– Не могу.

– Почему?

– Я уже сказала тебе. Потому что у меня сотрясение мозга…

– Эээх… Да ладно тебе… Сотрясение мозга… Но ты ведь не умираешь…

Он помолчал. Похоже, задумался.

– Надеюсь, это не отец тебе устроил, а?

– Что?

– Сотрясение мозга, Ле, сотрясение мозга!

– А… это… нет, я ударилась о ручку в туалете.

– Это лучше! Намного лучше!

– Почему?

– Ну… потому… потому, что сотрясения мозга, которые мы сами себе устраиваем по ошибке, не такие страшные, как те, что специально устраивают нам другие.

– А!

– Вот увидишь, скоро сможешь вернуться в школу.

– А вот и нет. Я туда больше не пойду.

– И почему же больше не пойдёшь? Что, крепко отлупили?

– Нет.

– Тогда в чём дело?

– Не пойду, и всё тут.

Шишка начала сильно пульсировать, как ещё до появления. Наверное, росла.

Я не хотела больше думать о школе, достаточно того, что Марио уже в который раз собрался прервать разговор. И я стала рассказывать ему обо всём, что случилось со мной, без остановки, на одном дыхании.

И сестра Бенедетта… и Бог… и Царь Небесный… и моя бабушка… и Людовика… и Ноэми… и балерина… и яблоко… и Отче наш… и печенье на солоде марки Туччи… и сердечная подруга…

– Успокойся, Ле, успокойся… Остановись, ради бога…

– Я дура, я подражаю, я плохая. И даже не занимаюсь балетом.

– Трагедия!

– Ну да.

– Но я ведь шучу. Если я расскажу, что говорили мне, когда ходил в школу, вот тогда ты действительно испугаешься.

– Что тебе говорили?

– Господи, как же давно это было… Подумать страшно…

– Что тебе говорили?

– Меня называли крысой.

– Крысой?

– Да, крысой.

– А почему?

– Потому что говорили, будто я живу в канализационной трубе.

– …

– Самое интересное, что так оно и было на самом-то деле. Не как с тобой, когда тебе говорят всякую ерунду просто так, лишь бы что-то сказать… А я действительно жил в канализационной трубе. На реке, возле канализационного стока. Говорили, будто воняю. Я и вправду вонял.

– А почему же ты ходил в школу, если тебе говорили такое?

Марио, похоже, нравилось рассказывать всё это. И он больше не говорил, что сейчас попрощается.