Мария срифмовала эти два итальянских слова с одинаковым окончанием – morendoи piangendo(умирая и плача), что, впрочем, совсем нетрудно, когда речь идёт о деепричастиях. Каждый может.

Я не умирала, это верно. Но суть-то заключалась в другом. Я была влюблена. И вот тут уж Мария ничего не могла срифмовать.

Впервые оказавшись свидетелем моих слёз, Мария испытала нечто вроде сконфуженной гордости. Такое выражение я увидела на её лице ещё только однажды, много лет спустя.

Что касается наших отношений, то она готова была признать своё поражение в игре в молчанку. К сожалению, мне нечего было сказать ей. Если после смерти ничего нет, то откуда же мне знать. Но что со слезами меня покидало и сердце, в этом я могла поклясться.

В отличие от мамы, которая настолько верила в будущее, что доверяла предсказаниям дюжины крутых яиц, я не возлагала на будущее никаких надежд. Настоящее – вот единственное возможное для меня условие существования. И моё настоящее заключалось в этот момент в абсолютной, бессловесной любви.

Я любила Марио. Когда это дошло до меня, синяя гостиная снова начала расплываться. Не оставалось никаких сомнений. Как и страдание, любовь тоже имеет своё выражение. В первом случае я теряла сознание, во втором – обливалась слезами. Пожалуй, можно подумать, не маловато ли. Плакать из-за любви, я имею виду.

На самом деле не было ни одной истории из тех, что рассказывала бабушка, когда бы героиня реагировала на безответную любовь слезами. Она могла кончить жизнь самоубийством, прийти в ярость, вопить, проклинать, объявить войну, убивать, даже до каннибализма могла дойти. Но чтобы слёзы лить – никогда.

Я же обходилась только плачем лишь потому, что с моими слезами рушился и весь дом. У моей любви была консистенция слёз. А мощь – Всемирного потопа. Да, того самого, который наслал Бог.

Существует вопрос, который задают иногда друг другу незнакомые люди, сидя вечером в темноте возле угасающего костра, с остатками шампанского в стаканах, оставленных давно ушедшими гостями.

– Был ли в твоей жизни человек, который круто изменил её?

Я с радостью ответила бы на такой вопрос:

– Да. Марио.

Как во всех уважающих себя трагедиях или комедиях, моя жизнь тоже изменилась, благодаря вмешательству deus ex machina [9] . Марио ex machina.

Отец назвал бы это совпадением, мама – судьбой, Мария – чрезмерной фантазией, бабушка назвала бы театром.

Я не называю никак. Пусть это сделают другие.

По какой-то необъяснимой, таинственной причине у меня сохранялся с ним телефонный контакт. Происходило нечто вроде сбоя, из-за которого Марио, набирая номер Пьетро Руббертелли, известного в то время педагога по технике речи и дикции, попадал на мой номер, хотя он весьма отличался от номера преподавателя, и отвечала ему я.

Марио сказал, что телефонная компания пообещала ему сделать всё возможное для исправления ситуации. Нужно только немного подождать. Очевидно, что к этому ожиданию мы относились по-разному. Он ожидал, когда же номер будет наконец набираться правильно, я – когда же он в конце концов совсем испортится.

Услышав мой голос, Марио тяжело вздыхал, я же – сияла. Я олицетворяла собой ошибку, он – любовь. На мой взгляд, он мог воспринимать это как угодно. Так или иначе, эти два итальянских слова – erroreи amore(ошибка и любовь) рифмовались.

С тем, что он не любит меня, я могла смириться. Я же выросла среди безответной любви, моя бабушка, кроме Мадам Баттерфляй, рассказала мне ещё уйму других сюжетов. Один хуже другого. И мне достаточно было любить самой.

А он всегда позволял мне это делать. Всегда по ошибке, конечно. Но всегда. Могли пройти многие дни, недели, иногда даже месяцы, но рано или поздно Марио звонил мне. Он объяснил: телефонная компания предупредила его, что сбой время от времени может повторяться.

Бывали и другие случаи. Крайне редкие, но бывали. Поэтому каждый раз, когда Марио попадал ко мне, а не к Руббертелли, я не находила в этом ничего странного.

Но я и не нуждалась ни в каких необычных идеях. Всё и так оказалось ужасно романтично. По чудесной случайности звонки раздавались всегда в то время, когда я бывала дома, а не в школе, и от этого у меня голова шла кругом.

Когда я не бывала в школе, конечно. Потому что в школу, вопреки всем своим намерениям и ожиданиям тех, кто знал о моей ненависти к Колледжу, я вернулась. В третий понедельник октября, спустя неделю после разговора с Марио.