Шрифт:
Таков уж был Марио. Он менял твою жизнь. Запросто. Не агностик, [10] не суеверный, не лишённый воображения, но не слишком драматизирующий жизнь. Если мама, папа, бабушка и Мария не смогли изменить мою жизнь, не сумели тогда убедить меня пойти в школу, то Марио это сделал, потому что не стал разъяснять мне ни философски, ни магически, ни прозаически, ни мелодраматически то, чего я не понимала.
Марио не раскрывал мне концепций. Марио объяснял мне простые вещи. Если я рассказывала ему, как девочки смеются надо мной, он не советовал «не обращай внимания», как предлагал отец, не говорил, как мама, «они просто завидуют тебе, дорогая моя», или же, как рекомендовала Мария, «отплати им той же монетой», и даже не повторял слова бабушки – «деточка, деточка, не плачь как лягушонок!».
10
Приверженец агностицизма. Агностицизм (от греч. «недоступный познанию»), философское учение, согласно которому не может быть окончательно решён вопрос об истинности познания, получена объективная характеристика окружающей человека действительности.
Надо ли пояснять, что Марио не советовал мне надавать всем оплеух, как могли бы подсказать Либеро и Фурио. Марио не советовал делать то, что я в своём возрасте могла бы совершить по глупости или незнанию и над чем девочки смелись бы только ещё больше. Марио выходил во двор Колледжа и сражался вместе со мной.
На третий день пребывания в школе, когда мои одноклассницы учились уже две недели и когда я в третий раз оказалась в центре гадкого хоровода, я сказала Элеоноре, что ем яблоко потому, что у меня редчайшая аллергия на сложные углеводы.
Когда прозвенел второй звонок, все девочки ещё окружали меня, только на этот раз подобно пчелиному рою, слетевшемуся на ложку с мёдом, оставленную на тарелке, и наперебой спрашивали, не хочу ли я стать их сердечной подругой.
Надо ли пояснять, что, отвечая «нет» и по-прежнему называя своей сердечной подругой Ноэми, я не только превратилась в объект её полнейшего обожания, но и сделалась предметом вожделения всех остальных девочек.
Мой третий день в школе, благодаря Марио, оказался самым прекрасным за всю мою школьную жизнь.
С тех пор я больше не останавливала дыхание, чтобы вернуться домой, и не повышала себе температуру, чтобы не ходить в школу.
Теперь, с этой замечательной аллергией на сложные углеводы, я определённо располагала немалым преимуществом по сравнению со всеми девочками. Их отношение ко мне балансировало где-то на грани между благоговением и недоверием, но и в худшем случае оставалось в рамках уважения.
Время от времени я попадала в какой-нибудь переплёт, допуская промах. Но теперь я уже знала, как выйти из положения.
Марио объяснил, что в моей ситуации лучше всего использовать загадочное молчание. Чтобы не споткнуться о какую-нибудь банальность – для меня такую же редкость, какой оказались бы для девочек цветы синьора Паоло, – следовало воздержаться от комментариев, если я чего-то не понимаю.
Если же это непонятное интересно или всё-таки требует какого-то моего участия, тоже лучше помолчать, но запомнить, о чём идёт речь, рассказать ему, и он всё объяснит.
Так я и поступила в случае с телевидением, когда Элеонора вдруг спросила меня, смотрела ли я накануне сериал о принцессе Хико. Из её слов выходило, будто принцесса Хико узнала наконец, что её отец не только не погиб, но и оказался ни больше ни меньше как Хираши – императором Хошикавы.
Открыв рот, она ожидала, что я отвечу. Я состроила гримасу, и, видимо, столь неудачно, что Элеонора, удивлённо подняв брови, начала со вполне логичного вопроса, а именно:
– Но ты вообще-то смотришь этот сериал? – И сразу перешла к главному: – А телевизор-то у тебя есть?
Меня спас звонок, словно огненный ангел.
Марио в тот день очень спешил. Он как раз звонил Руббертелли, чтобы предупредить, что опоздает на занятие.
– Марио. У тебе есть телевизор?
– Ещё бы.
– И что это такое?
– Послушай, Ле, ты что, смеёшься надо мной?
– Нет, а что?
– Не станешь ведь ты уверять, будто у вас в доме нет телевизора?
– Нет.
– Час от часу не легче…
– Это очень плохо, Марио?
– Да нет, ничего плохого… только это же… Подохнуть можно! Да ты понимаешь, это ведь чистое безумие… А я так спешу, что и сказать не могу… Может, в другой раз скажешь Элеоноре, что у тебя есть телевизор?
– Нет.
– Нет, нет… Но это же не вопрос жизни и смерти!
– Только смерти.
– Чёрт побери тебя и того, кто придумал этот вопрос, Ле… Ладно… Давай по-быстрому, однако… Так вот, слушай меня, Ле…
Он помолчал немного, потом заговорил:
– Начнём с формы. Ты хоть представляешь, как он выглядит?
– Ммм… Круглый!
– Ну да. Как футбольный мяч! Пошли дальше, Ле, и давай без импровизаций, потому что мне некогда…
– Извини.