А мужчины предпочитают мохеровые шарфы неяркой расцветки и круглые норковые шапки, которые насаживаются только на макушку и покрывают область головного мозга. Ну, вы наверняка видели такие, самая распространенная модель. Как у них уши не отваливаются, я не понимаю… Неужели настолько дорог мозг, что от всего остального можно легко отказаться?

Когда Элизабет Тейлор начинает категорично рассуждать о защите животных, а тонкие американские модели показательно отказываются носить натуральные меха, то я думаю, что им бы в Анадырь разок смотаться и все вопросы будут сняты.

Элизабет Тейлор устроилась бы бухгалтером в компанию, которая продает компьютеры и оргтехнику. Она бы сидела за полированным столом, а на подоконнике герань. Подоконник выкрашен белой потрескавшейся эмалью — это обязательно. На столе калькулятор и фотография дочери, которая обнимает собаку Джуню и бабушку. Фотография была сделана прошлым летом, бабушка тогда гостила. Она сильно сдала в последнее время и Элизабет Тейлор постоянно говорит ей: «Мама, ну сколько можно. Я волнуюсь за тебя, продавай дом, приезжай к нам». А мать Элизабет Тейлор отвечала бы: «Ноги уже совсем не ходят…».

Дома у Элизабет Тейлор висел бы ковер на стене. Красный с черно-бело-желтым орнаментом. Уже не новый, но раз в полгода, когда Элизабет Тейлор устраивала генеральную уборку, она бы его пылесосила.

А на стенах обои в тон коричневым шторам. В большой комнате велюровый гарнитур. Немного великоватый, занимающий слишком много пространства. Претендующий на члена семьи. Квартира, кстати, двухкомнатная.

Рабочий день Элизабет Тейлор заканчивался бы в шесть часов. В обед бы она с сослуживицами ходила в магазин, чтобы купить что-нибудь к ужину. Потому что дочь Элизабет Тейлор училась бы на втором курсе экономического факультета и думала больше про однокурсника Леню, чем про то, что матери надо помогать. Она-то как рыба об лед бьется, и на работе успевает, и по дому тоже, а эта даже посуду после себя не помоет.

Элизабет Тейлор наверняка бы была главным бухгалтером. И носила высокую прическу из черных волос и красную помаду. И высокую грудь.

Если бы Элизабет Тейлор жила в Анадыре, то ее бы звали Лариса Валентиновна, наверное.

Работала бы она в центре города, на проспекте Ленина. Небольшое офисное здание между администрацией и второй городской больницей. А домой ехала на сорок пятой маршрутке. Знаете, очень удобно. Главное, без пересадок. Минут пятнадцать — и дома.

Домой она бы добиралась примерно в половине седьмого. Гуляла кудлатую собаку Джуню и начинала готовить ужин. Что-нибудь на скорую руку — супчик с фрикадельками. Со вчерашнего дня еще котлеты остались, так что хватит. Дочь приходила бы часов в восемь. В институте была или у Лени. Разве поймешь. Но и тот, и другой вариант Элизабет Тейлор вполне бы устраивал. У Лени хорошая семья и отец в мэрии, если уж с кем-то встречаться, то лучше с ним. А то сколко этих наркоманов по подворотням сидит. А Леня из интеллигентной семьи…

В свое время Элизабет Тейлор имела неосторожность полюбить Павлика. Познакомились в компании, он так красиво ухаживал. Поженились на четвертом курсе, на пятом уже родилась Катька. А потом пошло распределение и его отправили в Анадырь. Тогда модно было покорять Целину или Север.

Поначалу жили неплохо, почти сразу дали квартиру. И вроде бы все шло нормально. Он анестезиолог во второй больнице, она с ребенком сидит. Но постепенно друзья Павлика становились Сергеями Анатольевичами или Александрами Евгеньевичами, а он так и оставался Павликом. Какой-то непробивной был. Опять же эти ночные дежурства. Открытый доступ к спирту. И молоденькие медсестры. Она хотела уехать, но куда там… Обратно к матери? Сопли мотать?

С Павликом худо-бедно прожили двенадцать лет. Она бухгалтером устроилась. Пыталась его несколько раз кодировать. Были хорошие моменты в жизни, есть о чем вспомнить. А потом он окончательно запил. Сейчас, правда, говорят, что завязал. Три года назад звонил. Дочку с днем рождения поздравлял. Больше она о нем не слышала.

Самая страшная вещь, которая может быть зимой — это холодный кафель утром в ванной комнате и мятная зубная паста. Сочетание совершенно невыносимое.

Для зимы надо изобрести свою зубную пасту, исключить из нее мятный эффект и просто оставить сладкой. Может быть, со вкусом мандарина или морковки. Хотя мандарин — это тоже зимняя вещь.

Элизабет Тейлор просыпалась бы на работу к восьми часам по будильнику. Шла чистить зубы. Ложится она поздно, только к одиннадцати может уснуть. Какая-то бессонница в последнее время навалилась и давление мучает. Катька до часу ночи висит на телефоне со своим Ленькой или подружкой. Элизабет Тейлор лежит в зале на велюровом диване, укрытая одеялом, и слушает.

Каждый раз перед сном она наносит ночной крем. А утром, когда почистит зубы мятной пастой, дневной. Французский, подарили в прошлом году девочки-сослуживицы на восьмое марта.

Самая тоскливая вещь, которая может быть зимой — это запах деревянных оконных рам, выкрашенных белой эмалевой краской. Потому что они пахнут летней пылью. Если нос прижать к стыку стекла и дерева, то запах становится очень ясным. Собака Джуня, запрыгнув на подоконник, будет провожать хозяйку на работу, немного скулить и прижимать кожаный черный нос в стык стекла и дерева. Захочет поймать запах хозяйки, но в нос полезет летняя пыль и кудлатая Джуня чихнет.

Элизабет Тейлор будет идти и думать, что где-то же есть жизнь. Ну где-то же есть жизнь. Мечталось ведь совсем о другом. На курсе была самой перспективной и черт ее дернул связаться с этим Павликом. Говорила же мать!..