Вообще говоря, они очень нужны сейчас друг другу, эти клятые враги. Потому что прежде чем их цели разойдутся (отчуждение Путина от власти/сохранение его у власти пожизненно), задачи их парадоксальным образом полностью совпадут. Изоляция со стороны Запада, нестабильность во внутренней сфере, страх в элитах. Это условия необходимые, хотя и недостаточные – как для плана отстранения, так и для плана сохранения. А в особом человеколюбии тех и других сомневаться как-то не приходится. Милые люди, кошки не обидят. Разве что по птичкам из рогатки пострелять.

Только не нужно думать, будто я рассказываю сказку про доброго царя, который нежно правит страной и не ведает о том, что бояре творят у него под носом. Про телячьи нежности мы давно забыли; что же до полноценного политического знания, то ясно и четко мыслящий вождь им вполне располагает. Просто наступил неизбежный момент политической развилки; та система, которую он создавал для благоудобства собственного правления и в силу офицерского понимания задач, стоящих перед гражданской страной, сама же и готовится его поглотить. У входа в золотую клетку стоит обманутый вкладчик Березовский, у выхода из нее бдительно сторожат оборотни-силовики.

Что-то это нам отдаленно напоминает, верно? Ну как же, как же. Президентские выборы 1996 года. Там тоже имелся труп журналиста Листьева (весна 1995-го, за год до выборов); по обе стороны клетки бдительно рычали вечно голодные семибанкирцы и ненасытные коржаковцы; первые требовали резко ослабевшего Ельцина заключить антиконституционный пакт с товарищем Зюгановым, вторые хотели вообще отменить выборы. И нельзя сказать, чтобы Ельцин не имел никакого отношения к первым и ко вторым; и тех и других породил он; и те и другие были птенцами его гнезда. Однако ж хватило воли, инстинкта самосохранения и трезвого расчета, чтобы в последнюю секунду разрушить свою собственную, своими руками созданную клетку, отстроенную олигархически-силовую систему – и выскочить на волю. Да, потом были болезни и кризисы, расплата по счетам; все было. Но главное – роковая, непоправимая ошибка не была совершена и прошлое не перекрыло нам опасный путь в будущее.

Но если верно, что на определенном этапе интересы условного Березовского совпали с интересами условного погоновожатого, то верно ведь и обратное. На какой-то исторический период общественные интересы всех нерадикальных групп и личные интересы главы государства тоже совпали. Независимо от того, что они думают о нем, а он о них. Стерпится – слюбится. Он не может спокойно уйти со своего поста, если не разрушит железобетонный силовой клан, не раздробит его на управляемые сегменты, не разорвет роковую связку между обоюдовраждебными ему олигархами и погоновожатыми. Но и мы не сможем жить, если он этого не сделает. Жить в пределах мучительно развивающегося российского государства, которое слишком медленно продвигается к своей главной цели, когда-то так точно сформулированной ВВП: свободный человек в свободной стране.

На неделе между 4 и 10 декабря. – В селе Васильково Кувшиновского района Тверской обл. прошли похороны священника Андрея Николаева, его жены и детей: семья была сожжена местными пьяницами. – На съезде «Единой России» Борис Грызлов призвал удвоить зарплаты россиян в обозримой исторической перспективе. – У русской службы Би-би-си возникли проблемы с частотами.

Когда появились первые сообщения об отравлении Литвиненко, у крупнейшей британской радиокомпании «Би-би-си» на российской территории случились проблемы со спутниковым сигналом. Как только было решено, что мы не станем отмалчиваться и доблестно отразим информационный наскок врага (во всех итоговых информационных программах на российском ТВ одномоментно появились развернутые сюжеты о лондонском страдальце), российские проблемы британских вещателей решились сами собой; сигнал пошел. Случай показательный; примерно такой же показательный, как цензурное изъятие из эфира СТС одной-единственной фразы, произнесенной Андреем Норкиным на церемонии вручения ТЭФИ: дескать, благодарю Гусинского и Малашенко за существование телекомпании RTVI.

Не обсуждаем, хорош или плох Литвиненко; не вдаемся в подробности, стоит ли слать эфирный привет Гусинскому. Речь о другом. До сих пор в головах наших политических администраторов сидит застарелая мысль, что информацию можно и нужно напрямую контролировать из одного центра; что обладание сигналом равносильно обладанию информацией, а обладание информацией равнозначно обладанию властью. И они перестали замечать, что контроль за информационными потоками давно уже не имеет ничего общего с контролем за доступом к этим самым потокам; что пока ты пережимаешь один поток, тут же, рядышком, пробьется другой. Никакие радиопомехи не помешают желающему узнать весь объем открытых сведений о покойном Литвиненко, а выковыривание фамилии Гусинского из псевдопрямого эфира вызовет только гомерический смех: все, кому это интересно, о благодарностях Норкина уже знают до всякой трансляции, а для остальных Гусинский и Малашенко никто и звать их никак. Вырезали, не вырезали – какая разница? Оставили бы – все равно никто из посторонних того бы не заметил. А своим и так уже известно.

В том и дело, что из поля информационной эпохи, где новость предназначена всем вместе и никому в отдельности, где правильно поданное и тонко препарированное событие связывает миллионы и миллиарды людей в тугой медийный узел, мы неуклонно смещаемся в поле всеобщей коммуникации, где каждое слово, каждый факт открыты для всех, но предназначены исключительно для своих. И где прежние формы цензуры сами собой превращаются в мартышкин труд, разбазаривание времени и средств.

Самое время оглянуться назад, в сравнительно недавнюю историю. 22 октября 1962 года Белый дом собрал журналистов на внеочередную пресс-конференцию. Те явились: возбужденные, радостные, ожидающие сенсации. Советский Союз разместил ракеты на Кубе, теперь Америка обречена ответить на вызов; результаты непредсказуемы. Но поистине исторический смысл происходящего заключался в другом. Впервые телевидение было использовано в качестве главного политического оружия, сопоставимого по мощи с ядерным. Публике было предъявлено наглядное подтверждение агрессии; фотографии, сделанные с самолета-разведчика и увеличенные до масштаба рекламных щитов, воздействовали на сознание масс сильнее самых ярких слов. А тот, кто владеет массовым сознанием, владеет всем.

С этого момента телевидение из некоей формы информационного развлечения превратилось в центр исторической силы; «всемирный телеглаз», как назвал его Солженицын, схватывал все события с космической скоростью и с той же скоростью транслировал во все стороны света. Под расписание телетрансляций подстраивались ключевые переговоры и моменты объявления войны, теракты и свадьбы королевских семей. Телевидение училось разговаривать языком образов с абсолютным большинством; оно осваивало технологии работы с миллионными аудиториями. И в этом весьма преуспело. Что оно разучилось делать (а может, никогда и не умело), так это общаться с небольшими группами близких друг другу людей. Близких по духу, по опыту жизни, по серьезным интеллектуальным запросам.