Тимуриды Люда и Игорь
Шрифт:
– Папа тоже?! – воскликнули мы обе.
– Папа редкое исключение, – быстро спохватилась мама с воспитательными целями.
Мысль о папе тут же выбила во мне воспоминание, что мой папа возможно еще и Логан. Я устало облокотилась на стену. Сегодня я так устала. В голове крутились размышления о родителях и о моей судьбе...
Кто настоящий родитель, – тот, кто вырастил, или тот, кто родил? Я словно с высоты птичьего полета обнимала всю свою бездомную жизнь.
Мари я не завидовала – меня родители даже любили больше, а она типичная англичанке, к ней мама даже так и обращается, англичанки как льдинки даже с родными.
– Ты такая, точно выросла в морозильнике... – сказала я.
– Еще чего, – возмутилась Мари. – Есть хуже... Тут мы в зверинце видели аборигена привезли из холодной Сибири, так он вообще медведь!!!
Глава 61.
Почему-то я заупрямилась и не захотела снимать платье. Но я была как в тумане, и они с меня его сняли. Я даже не понимала толком, что они делают и зачем. Но Мари сказала, что без платья я буду непривлекательна для принца, и я дала себя раздеть.
Мама куда-то исчезла, а я стояла себе как застывшая, не в силах поверить, что платье покинуло меня. Увидев свое отражение в зеркале, я показалась себе настолько безобразной, что на глазах против воли появились слезы, как я их не пыталась удержать. Я отвернулась, чтоб меня никто не увидел, почему-то глотая слезы. Бал кончился. Осталась неказистая золушка без всякого принца.
– Лу, ты плачешь? Отчего? – кинулась с непритворной нежностью и тревогой ко мне Мари. Она обняла меня за плечи, пытаясь заглянуть в глаза.
Я помотала головой, что “нет”, не в силах говорить. Грудь перехватило. Я некрасивая и никому не нужная... Реветь хотелось ужасно. Выть по-бабьи с подвывом!
– Чего, ты, глупышка? – успокаивала меня Мари. – Так расстроиться из-за платья! Совсем ребенок и чего мы тебя сюда потащили...
– Я не п-плачу, – наконец гордо выговорила я, отвернувшись вообще.
Мари крепко прижала сзади меня к себе. Осторожно вытирая мне глаза.
– Конечно, не плачешь...
– Это к-кажется, – твердо сказала я.
– Отобрали игрушку, – жалостно вздохнула Мари.
– Ты не понимаешь... – шмыгнула носом я. – Это словно ты держала жар птицу, о которой всю жизнь мечтала... Я же некрасивая... Все смотрели, улыбались... – захлебываясь, быстро говорила я. – А потом раз...
Я чуть не разрыдалась.
– Тебе что, ты самая красивая и без платья... – опять шмыгнула я. – А я без платья таакааяя!!
– Дурашка... – крепко прижалась ко мне Мари, зачесывая мои волосы. – Тебя зато любят так, что сходят с ума, – она с силой провела расческой, вытягивая волосы, – и тебе завидует даже солнце!
Она явно имела в виду себя, скромница.
– Умеешь же ты, лиса, утешать... – ворчливо проговорила я, вздыхая в руках сестры.
– То есть я... – продолжила Мари, смотрясь на свою работу.
В это время вернулась мама в платье Мари, что сделала я.
– Я подарила твое платье королеве...
Мне отчего-то против воли опять стало так обидно и горько, хоть я успокоилась, что я не выдержала.
– Почему Лу ревет? – строго спросила мама.
– Наслаждается своей щедростью, – пожала плечами Мари.
Мама кинулась ко мне.
– О черт! Лу!
Я не поворачивалась.
– Лу, перестань рыдать! – сказала, развернув и прижав меня к груди, мама. – Подумаешь, платье!
Но я не могла. Чувство потери охватило меня. Мама обернула меня к себе, крепко прижав и тщетно пытаясь вытереть слезы.
Я все пыталась выговорить и объяснить ей, что я в первый раз в жизни была красивой, мне улыбались мужчины, никто не видел моего лошадиного ужасного лица. Но, вырывались только отдельные слова, что я осталась уродливой, плохой, а я почувствовала было себя приятной внешности.
– Даже Логан наз-звал меня красивой... – вздрагивая и поднимая к ней заплаканное лицо, выговорила я.
Видимо, я была сильно ослаблена усталостью, потрясением и микстурой китайца, потому что мне казалось, что я так навсегда и останусь теперь некрасивой. Вдобавок, алмаз был мой личный, а не семьи, он принадлежал только мне и только мне, ибо его подарили лично, и даже граф не имел на него никакого права; и если я до этого была обеспеченным человеком, чтобы граф ни решил и как бы ни повернулась моя жизнь, то теперь я стала ничем... Горничная... Ни Мари, ни мама не понимали по своему рождению всей двойственности моего положения, когда я вроде и член семьи, и, с другой стороны, никем не признана, на птичьих правах, словно вишу в воздухе... Меня можно было выкинуть на улицу с моей лошадиной мордой... Может и плохо, но я специально хранила алмаз на этот случай, чтоб быть независимой... Я была честно сама по себе богатым человеком... Мама подарила мое приданное со всеми камнями... Хотя я и считала своим главным богатством свое мастерство, мощь духа и воли, но неприятно женщине быть бедной в обществе, где ценятся деньги. Точно ты какая просительница или бедная родственница...