Я прыснула.

– Ну а мама хорошо заметила! – сказала вызывающе Мари. – Ей не кажется, что когда тебе поджаривают пятки огнем, тебе делается теплее. Ну так вот, я все думаю, что, может быть, король знал нечто такое, что ставило под сомнение рождение Леона. И потому так на него ударил после смерти отца – они же с старым графом Джорджем когда-то были товарищами и даже ухаживали за одной женщиной... Вот король и заступился за товарища, когда его сын стал притеснять малютку...

– Малютку?! Меня?! И поэтому он направлял всю нашу семью со мной в ад?!

– Где тебе было теплее...

– Вредина!

– Но в чем же можно подозревать Леона, если он точная копия отца, даже я не могла разделить их!?

– Неужели ты не понимаешь, – взмолилась Мари, моляще вытягивая голову. Ей не хотелось говорить вслух.

– Не... – я покачала головой.

– Ну... – Мари было явно больно говорить. Но потом она с болью сказала. – Ну... Он может быть с тобой в одном положении, и мог появиться так же, как и ты... – она сглотнула слюну. – Само твое появление наводит на такие мысли. То, что сделано второй раз, могло быть сделано и в первый, и просто повторено, не изобретая и не тужась...

И, видя, что я не понимаю, она отчаянно выпалила:

– Для того, чтоб сделать ребенка, отцу вовсе не нужно законной матери! – с горестью выпалила она, возмущенная подлостью мужчин.

– Ты думаешь... – я замерла, пораженная внезапной догадкой. – Что и он, и я оба неза...

– Тихо... – зашипела Мари.

От двери донесся дикий крик экономки, в котором звучал настоящий ужас.

Я оглянулась.

Видимо, индеец или китаец, вполне озверевшие за эти четыре дня ее придирками, популярно объясняли ей, что с ней будет, если она вернется. Популярно и доходчиво, они ведь педагоги, а это значит не только рассказать, но и показать, и даже дать почувствовать материал всеми чувствами.

Я испугалась, что она попыталась вернуться, и ее убили. Но индеец, увидев, что я оглянулась, даже показал руки, чтобы доказать мне с ухмылкой, что они ее не трогают. Даже не прикасаются рукой. Они хорошие. Она сама визжит, закрыв лицо. Потом на мгновение откроет, поглядит, и снова визжит в удовольствие.

– Прекрати эту пытку! – рассердилась Мари.

– Да от рук индейца до нее около метра! – возмутилась я. – Вон он, с невинным видом специально демонстрирует тебе руки!

– Да, но у него в руках свеженький скальп! – рассерженно сказала Мари. – Который он только вчера добыл и носил у пояса... И вчера этот скальп только ходил по полю. И он демонстрирует руки не только тебе, но и ей... И он специально встряхивает его, гладя пальцами мягкие волосы...

Пока я смеялась, Мари кинулась к экономке, подхватила ее, и сама вывела ее за забор. Она всегда сострадает людям, первой бросается на помощь.

Надо сказать, что и индеец, и китаец были в нашей семье как братья, особенно нам с Мари. Вождь считал нас членами своего племени – у них было принято усыновлять членов других племен, если они попадали в плен или просто иногда даже просто вливались в племя. Иногда в семью принимали других людей. Для него это было естественно, мы же даже не думали, что может быть иначе... Потому и сейчас, хотя они выполняли только мои приказы, Мари могла с ними даже подраться, как с братьями, и мне было даже интересно, что из этого выйдет. В детстве, когда я приезжала в Англию, Мари училась вместе со мной... Убивать.

Но Мари не стала драться, а просто сама ее вывела. Она сострадательная, всем поможет выйти за ворота. С удивлением я увидела, как она сняла с пальца роскошный перстень с бриллиантом и подарила экономке. Она старается не делать врагов, она добрая. И потом, у старухи дети и внуки, это будет ей страховкой и она не умрет с голоду. На сумму, вырученную с его продажи, она будет есть сто лет. Мелочь, а приятно. Тем более что Мари это ничего не стоило. У нас собственные копи в Южной Америке и Южной Африке.

Индеец, перевалившись через забор, нечаянно показывал старухе скальп, невинно обмахиваясь им, но Мари закрыла ей глаза рукой и повела с закрытыми глазами.

– Закрой ей глаза, пока я буду рубать ей голову! – грубым голосом заорала я.

Старуха, оттолкнув Мари, завизжала, взяв старт. Пока Мари искала, кого убить, я быстро полезла мыть окна. Отец сказал. Надо сказать, что я люблю работать и всегда все делаю охотно и весело сама. За мной и слуги работают, как бешенные. И весело. Вряд ли кто может работать меньше хозяйки. А около тех, кто все-таки может, обычно начинают крутиться китайцы. Люди делают все возможное, чтобы они не приходили. Я называю их по привычке китайцы, там они учились убивать, но на самом деле они индейцы. Наполовину. Душа людей болит и радуется, когда они рядом. Вот и экономка бежала так, что Мари догнать ее не могла, несмотря на то, что у нее болячки.

– Вернитесь... – отчаянно кричала Мари. – Ничего вам за это не будет!

Весь дом, затаив дыхание, наблюдал за этим с редким восторгом. Эта стерва всех достала. Меня только интересует, если она их достала, то что же они будут думать обо мне?

Хотя, надо сказать, я и сейчас занимала в их глазах высокое положение и видное место. Четвертый этаж, подоконник.

...Отчего у меня такой прилив трудолюбия? – Я люблю самозабвенно работать, ничего не замечая, особенно когда отец стоит внизу. И делает вид, что зовет меня.