Отчего у меня радость в глазах от мытья окон? – Он зовет меня долго.

Тогда меня несет прилив вдохновения.

Тогда я яростно работаю, не слыша и не видя ничего до умопомрачения. Я сконцентрирована на деле.

До умопомрачения отца....

Я люблю работать, потому отец уже несколько минут внизу ходил с мрачным видом туда-сюда, сжав руками голову, как лиса, уговаривающая друга ворона с сыром слезть. Он нервно ходил туда сюда!

Я на самом деле люблю работать.

Естественно, он попробовал поговорить со мной в окно, которое я мою. Но каждый раз почему-то ошибался этажом. А дом ребрышками – с этой стороны не видно, что на другой. Побегав так вверх-вниз, вверх-вниз полчаса, он стал покладистей. Я почему-то оказывалась на другом этаже и в другом месте. А я работала в глубоком сосредоточении. И он уже не пытался нарушить глубокое сосредоточение человека на мойке окон.

Дело в том, что у него появились проблемы с обезьянкой. Но я его не замечала – я была так занята работой, так занята... Когда работаю, ничего не вижу и не слышу... Я не виновата, что я его не заметила вообще еще. Он сам послал меня работать!

– Лу, перестань идиотничать и притворяться! – громко сказала лиса. – Слезь, дорогая, я хочу тебя с кем-то познакомить!

Дальше было не замечать его просто неприлично. Я случайно во время мойки, он же сам это советовал мыть, совсем случайно, взглянула вниз, и увидела отца. Он пришел уже полчаса назад, заявив, что во всем особняке не осталось ни одной гинеи и даже захудалого соверена, а сегодня воскресенье и праздник, чтобы идти в банк. К тому же бухгалтерские книги куда-то исчезли. А в замочную скважину сейфа какой-то ублюдок засунул кусок воска.

– О, папа! – сказала я с удивлением. – Ты давно пришел?

Папе явно хотелось удавить дочь.

– И что тебе надо?

Руки у отца нервно сжимались.

– Исчезли, говоришь? – серьезно задумалась я. – Проклятые гинеи! Убегают, да? – по-детски рассудительно заявила я.

У отца дрожали руки. И, хоть он носит всегда с собой два ножа и пистоль и короткий японский меч, и все в одежде, но не мог показывать этого перед такими невинными гостями. Потому я не волновалась.

– Ходют бедные? – я в недоумении развела руки, сев на подоконнике. И уважительно повернулась к нему, ведь я леди вежливая, а отец учил всегда поворачиваться в Англии лицом к собеседнику, болтая ногами.

Меня тоже удивляло, что денюжки встали и ушли от графа. Я приделывала им ноги упорно, но они так сами и не ходили никогда. И я об этом напряженно думала, – да, да, – специально так же держась за голову, как отец. Чтоб ему было видно почтение в моем взгляде и что я действительно думаю. Я делала так же само, как он, демонстрируя всю свою серьезность.

– Лу!!! – рявкнул отец. – Я хочу сделать принцу очень дорогой подарок, чтоб он был не в обиде!

– Ну так подари ему обезьянку! – вдруг озарило меня, так что я даже хлопнула в ладоши. – Ту, что ты купил за сто гиней...

Я захлопала в ладоши от восторга.

Отец заскрежетал зубами.

– Принц истерически не переносит обезьянок! – наконец сквозь зубы выдавил он. Намекая на то, что кто-то сидит на четвертом этаже.

– Пусть китаец снимет с обезьянки шкуру и подарит ему! – тут же нашлась я, широко открыв глаза.

Отец внизу замычал.

– Лу! Нужно что-то очень ценное! – наконец, рявкнул он.

Я задумалась, вспоминая, что же для отца самое ценное.

А потом захлопала в ладоши.

– Подари ему свою коллекцию оружия, над которой ты так трясешься! – радостно воскликнула я. – Ты сам говорил, как тебе эти ружья и мечи дороги!!!

Отец засипел.

– Скажи, что на память о нашем доме, чтоб он всегда его помнил! – добавила церемонно я. Давая ему дельный совет, отличающийся китайской утонченностью и тактичностью.

Я китаянка.

Отец заметался.

Я поняла, что чем выше положение, тем лучше.

И поднялась по социальной лестнице аж до самого верха. С башенками этот дом достигал сорока метров. Я китайская принцесса.

– Китайцы отличаются особой изысканностью... – сказала оттуда я. – У них есть, помимо тухлых яиц и жареных червей, еще один деликатес: они берут живую обезьянку, привязывают ее прямо на столе в харчевне, а потом клиент бьет ее молотком по голове, и кушает ее мозг... Подари ему обезьянку...

Отец начал что-то искать на дорожке, но зачем ему булыжник?

– И научи готовить... Раз он их ненавидит и у него мания ненависти к обезьянкам, ему понравится... Так подари ему обезьянку...

Отец все-таки кинул булыжник. Раздался характерный звон.

– Тебе нравится бить стекла? – хихикнула я. – Папа, у тебя нет опыта, я могу тебя научить, тебе понравится...

Отец прыгал внизу, на двух ногах от злости.

– Китайцы, – начала я лекцию, – специально кормят врага печенью разъяренного бешеного тигра, и тому плохо, ибо злость это яд, от нее умирают... Потому подари ему обезьянку...

Отец начал что-то искать на дорожке, но очень большое.

– Говорят...

Отец метнул снова. И опять попал.

– Я так и знала, что ты попадешь... – поощряюще довольно сказала я, стоя уже у нового окна.