Карамон на руках вынес брата из лодки и с бесконечной заботой устроилего на сухом теплом песке. Речной Ветер тем временем развел огонь: сыроедерево шипело и дымило, но потом все-таки разгорелось. Дым поднимаются кпотолку пещеры, уходя наружу сквозь трещину Варвар загородил входвалежником и ветвями кустов, чтобы внутрь не попадал дождь, а снаружи небыл виден костер.

"Как будто всегда здесь был, - сказал себе Танис, наблюдая за тем,как трудился житель Равнин.
– Почти как один из нас..." Вздохнув, полуэльфзанялся Рейстлином. Опустившись подле него на колени, Танис сбеспокойством пригляделся к молодому волшебнику. Бледное лицо Рейстлина вотсветах пламени живо напоминало ему тот день, когда они с Флинтом иКарамоном едва вырвали Рейстлина из рук озлобленной толпы, собравшейсябыло сжечь мага на костре. Рейстлин пытался разоблачить жреца-шарлатана,вымогавшего у крестьян последние медяки: однако ярость деревенского людаобрушилась не на жреца, а на самого разоблачителя. Людям, как объяснилФлинту Танис, хотелось верить хотя бы во что-то...

Обеспокоенный Карамон укрыл брата своим теплым плащом. Тщедушное телоРейстлина без конца сотрясал раздирающий кашель, изо рта текла кровь,глаза горели нездоровым, лихорадочным блеском. Золотая Луна опустиласьподле него на колени, протягивая кружку вина.

– Может быть, выпьешь?
– спросила она заботливо.

Рейстлин покачал головой, хотел что-то сказать, но тут же закашлялсяи оттолкнул ее руку. Золотая Луна подняла глаза на Таниса и нерешительноспросила:

– Как ты думаешь, мой посох?..

– Нет!
– с трудом выдохнул Рейстлин. Движением руки он поманил к себеТаниса, но, даже сидя с ним рядом, тот едва разбирал его шепот: магзадыхался, хватая ртом воздух, кашель то и дело обрывал его на полуслове.

– Посох не исцелит меня, Танис, - прохрипел Рейстлин.
– Не тратьте наменя его силу... На нем... благословение... Но и его возможности небеспредельны. Я принес свое тело... в жертву... получив взамен свою магию.Это - навсегда. Мне уже ничто не поможет...

Он умолк, глаза его закрылись.

Вихрь ворвался в пещеру, раздувая пламя костра. Это Стурм оттащил всторону валежник и то ли ввел, то ли внес внутрь Флинта, едвапереставлявшего нетвердые ноги. Оба были мокры, хоть отжимай. Танис видел,что Стурм рад был избавиться от своего подопечного, рухнувшего возле огня.Похоже, рыцарь был возмущен гномом... да и всеми прочими. Стурм любилпорядок и дисциплину, а здесь их не было и в помине. Не говоря уж озвездах, пропавших с небес, - неслыханное нарушение извечного порядкавещей. Наверняка оно глубоко потрясло рыцаря Танис с тревогой отметил просебя признаки мрачного отчаяния, которые, как он знал, временаминакатывали на Стурма.

Тассельхоф накинул одеяло на плечи гнома: тот сидел, скорчившись, наполу пещеры, зубы Флинта стучали так, что на голове дребезжал шлем.

– Л-л-лод-д-дка...
– вот и все, что он мог выговорить. Танис налилему кружку вина, и гном с жадностью ее осушил.

Стурм с величайшим отвращением покосился на Флинта.

– Я буду нести стражу первым, - сказал он и направился к выходу изпещеры, но тут поднялся Речной Ветер.

– Я буду сторожить вместе с тобой, - проговорил он сурово.

Стурм так и застыл. Потом повернулся к рослому варвару Огонь бросална лицо рыцаря резкие тени. Жесткие морщины залегли у рта. Он был нижеростом, чем Речной Ветер, но гордость и воинское благородство, которымдышал весь облик Стурма, почти равняли их между собой.

– Я - Соламнийский Рыцарь, - сказал Стурм.
– Мое слово - слово чести,а моя честь - это моя жизнь. Если помнишь, еще в гостинице я дал словозащищать тебя и госпожу Если тебе угодно сомневаться в данном мной слове,значит, ты подвергаешь сомнению мою честь и, таким образом, оскорбляешьменя. Как ты понимаешь, подобное оскорбление...

Танис вскочил.

– Стурм!..

Рыцарь поднял руку, не сводя взгляда с жителя Равнин.

– Не лезь, Танис, - сказал он.
– Итак, какое оружие ты предпочитаешь?Меч? Нож? Как принято биться у вас, варваров?

На лице Речного Ветра не дрогнул ни один мускул. Темные глазавнимательно смотрели на рыцаря. Потом он заговорил, тщательно подбираяслова:

– Я совсем не имел в виду усомниться в твоей чести. Я плохо знаюгородских людей и их повадки и скажу тебе без утайки: я боюсь. Это страхвынуждает меня так говорить. Он не оставляет меня с тех самых пор, когдамне был вручен голубой хрустальный жезл. И всего более я боюсь за ЗолотуюЛуну...
– Житель Равнин глянул на женщину, и в его глазах отразилось пламякостра.
– Я умру без нее. Как я мог доверить...

Его голос сорвался. Усталость и перенесенные страдания все-таки взялисвое: колени варвара подломились, он едва не упал. Стурм подхватил его.

– Верно, не мог, - сказал рыцарь.
– Я понимаю. Ты просто вымотался,друг, и к тому же, видно, болел...
– Танис помог ему уложить Речного Ветрав глубине пещеры.
– Спи спокойно, а я постерегу.

Рыцарь вновь отвалил от входа валежник и, не добавив более ни слова,вышел под дождь.

Золотая Луна молча слушала весь этот разговор. Перетащив своинехитрые пожитки, она опустилась на пол подле Речного Ветра. Он обнял ее иприжался к ней, зарывшись лицом в ее бледно-золотые волосы. Вдвоемзакутались они в медвежий плащ Речного Ветра и скоро уснули; головаЗолотой Луны покоилась у него на груди.