Под музыку Вивальди
вернуться

Величанский Александр
Шрифт:

«В костюме иль в джинсах…»

В костюме иль в джинсах, во грешной плоти уже в этой жизни и я, брат, и ты — лишь сено средь стога с иглой прозапас: мы признаки Бога и призраки нас.

«Как далеки края…»

Как далеки края полночной темноты. Лирическое «я», лирическое «ты» — пусть разъединены они давным-давно, коли не спят они, хоть врозь, но заодно.

«Ложка самоубийства в этом пенье…»

Ложка самоубийства в этом пенье, чей глас звучит, не поднимая глаз, но остановись же, остановись, мгновенье, ты столь ужасно.

«Я позвонил ей, но она была…»

Я позвонил ей, но она была мертва (я б наяву не стал звонить ей) — во сне ж она сначала удивилась и даже мне обрадовалась, но потом в разбитой трубке ее голос увял до равнодушья, а потом вдруг зазвенел такою неприязнью, что я запнулся: мы не перешли еще от общих мест: ну, как дела, мол — да так себе – и вдруг почти что гнев (мы в жизни были шапочно знакомы, а гнев, известно, век простоволос) — вдруг гнев потряс невинную мембрану, и все же я спросил: «Ты что и слышать меня не хочешь?» – «Да – и видеть тоже» — «Но ты ж меня не видишь – я незрим и доношусь лишь сквозь подземный кабель» — «И все равно: не смей, не смей звонить мне», — уж в истеричных корчах билась речь. «Ну ладно. Будь здорова». – «Никогда и ниоткуда…» – Я повесил трубку, наполненную визгами ее… и вмиг проснувшись, долго в полудреме соображал: чем я ее обидел, когда? иль где? – но за окном КАМАЗ полночно взвыл, и тут я тупо вспомнил, что да: она жила еще недавно, но после умерла, а я живу наедине с бессонницею темной и по сей день – во сне и наяву.

«В царской куще Саул плачет…»

В царской куще Саул плачет — пуще ярится, нежли плачет, пуще плачет, чем ярится: ярости шерсть растет сквозь перстни, как в печи, в нем плач клокочет: НЕ ВЫЙТИ ЗЛОБЕ ИЗ САУЛА. Средь пустыни Давид плачет: пуще томится, нежли плачет, пуще плачет, чем томится: отпустил тетиву Создатель — с тетивы стрела не слетела: НЕ ВЫЙТИ ЗЛОБЕ ИЗ ДАВИДА.

Противостояние (семь стихотворений)

1
Словно с крыши лед падает. Ты же – нет, чтоб прижаться к стене – от нее прочь бежишь. А полет полнит весом гранит глыб ледяных, и твое время, сын, настает.
2
Свежей косности клуб перестает быть тобою, и подушки глубь сливается с головою, и наступает, сын, конец противостоянью меж мной и не мной, и сон становится явью.
3
Клубящаяся косность твердостью пустой становится, тесная ясность — непроглядною той далью… и тут, и тут немощнейший сосуд, данный нам, сын, судьбою полнится сам собою.
4
Имей в виду, сынок, когда кончается срок — много его или мало — кончается он с начала и до конца: вся даль зимы выцветает сразу — декабрь, январь, февраль, весны обрывая фразу.
5
Предчувствовал ты не зря декабрь без января — дважды твое сбылось предчувствие, чтобы «вместе» переполнило «врозь» — так, сынок, многие песни обращаются вспять, чтобы собою стать.
6
Видимы ли вы нам отсюда? Но слово «там» условно: нельзя сказать его впереди иль позадь дней ли, недель, годин. Здесь видеть нет смысла. Сын, известно небесам лишь то, что ты знаешь сам.
7
Это знание – за незнанью противостояньем или связью их. Ни аза не узнаём мы здесь – мы, как нищета без сумы — сами становимся знаньем и пребываем, как срок, всегда и всюду, сынок.

Декабрь 1989

««Благо отчима…»

«Благо отчима зрети солнце», благо в отчизне жить, как дома, благо: ночесь сомлев, наутро проснуться вновь для вечной жизни.

«Они идут ко Мне…»

Они идут ко Мне не сердцем, а устами, за псевдо словесами сердец их суть извне — далеко где-то. Для Меня их вопль несносен. Но тщетно чтут Меня.

(Матф. 15,8).

«Высоко иль низко…»

Высоко иль низко, тяжко иль легко, но пока Ты близко — мы недалеко: Ты – фитиль, мы воска жар и холод враз, пока словно воздух Ты окружаешь нас. Раньше или позже, но в урочный час, удаляясь, Боже, оглянись на нас еще не испитых судьбою до дна, пока даль путей Твоих не отдалена.