Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии
вернуться

Коллектив авторов
Шрифт:
804Как непрочен этот мир, В нем надежды людям нет! Так же, как плывут Годы, месяцы и дни Друг за другом вслед, Все меняется кругом, Принимая разный вид. Множество вещей Заполняют эту жизнь И теснятся на бегу, Чтобы вновь спешить вперед. С женщин мы начнем. Женщине привычно что? Жемчуг дорогой Из чужих краев надеть, [1632] Любоваться им, Белотканым рукавом Другу помахать в ответ Или алый шлейф — Платья красного подол [1633] ,— Идя, волочить И с подругою своей, Взявшись за руки, Играть,— Вот он радостный расцвет Жизни сил! Но тот расцвет Удержать нельзя. Все пройдет: На прядь волос Черных раковин черней [1634] Скоро иней упадет, И на свежесть Алых щек Быстро ляжет Сеть морщин. А теперь — мужчин возьмем. Рыцарям привычно что? Славный бранный меч Крепко привязать к бедру, Крепко в руки взять Стрелы счастья, Оседлать Своего коня И, красуясь так в седле, Забавляясь, разъезжать. Мир, в котором мы живем, Разве прочен он? Там, где сладко девы спят, Рыцари, сойдя с коней, Двери распахнут, И приблизятся, И рук яшмовых рукой Чуть коснутся — и тотчас, Обнимая юных дев, Руки вмиг переплетут И в объятьях До зари Будут вместе спать. Но глянь! Нет этих ночей: Вот уж с посохом в руках, Сгорбившись, Они бредут, И теперь — они Презираемы людьми, И теперь — они Ненавидимы людьми. В мире здесь конец таков: Яшмою сверкающей Юной жизни Жаль тебе,— Но бессилен ты.

1632

Жемчуг дорогой // Из чужих краев надеть… — То есть жемчуг, привезенный из Китая или Кореи.

1633

…алый шлейф — платья красного подол… — См. сноску 1568. Заслуживает внимания тавтология эпитетов, характерная для народных песен.

1634

…черных раковин черней… — Речь идет о раковинах мина, внутри совершенно черных.

Каэси-ута
805Ах, неприступным, вечным, как скала, Хотелось бы мне в жизни этой быть! Но тщетно все: Жизнь эта такова, Что бег ее нельзя остановить!
Песня Яманоэ Окура на прощальном пиру в честь Табито [1635]
876Когда бы в облаках я мог парить, Как в небе этом реющие птицы, О, если б крылья мне, Чтоб друга проводить К далеким берегам моей столицы!..

1635

Табито(см. ниже), получив чин первого советника двора, возвращался в Нара. Это был его прощальный пир перед отъездом.

[Песня Яманоэ Окура, посланная им Отомо Табито] [1636]
882Коль милости тебе теперь и слава, Ты и меня пригреешь как-нибудь. Когда придет весна, В столицу нашу Н а ра Позвать меня к себе не позабудь.
Песня, сложенная о том, как в старости одолевают болезни, а годы проходят в страданиях и думах о детях

1636

882. Окура выражает надежду на то, что его друг Табито похлопочет о его возвращении в столицу. Возможно, что он, как и Табито, в свое время был выслан за пределы столицы. Социальные проблемы, затронутые в песнях Окура, сочувствие беднякам позволяют думать, что его пребывание на Кюсю имело характер ссылки, тем более что в те времена высылка за пределы столицы была обычным наказанием для провинившихся чиновников. В песне говорится о его надежде на хлопоты друга, которому возвращена милость двора и который получил высокое назначение. После песни следует примечание, указывающее, когда были сложены песни 880–882: «Шестой день двенадцатого месяца второго года Тэмпё (730 г.). Почтительно поднесено (Отомо Табито) губернатором провинции Тикудзэн — Яманоэ Окура».

897Этой жизни краткий срок, Что лишь яшмою блеснет, Как хотелось бы прожить Тихо и спокойно мне, Как хотелось бы прожить Мне без горя и беды. Но в непрочном мире здесь Горько и печально все, А особенно тяжка Наша доля, если вдруг, Как в народе говорят,— В рану, что и так болит, Жгучую насыплют соль; Или на тяжелый вьюк Бедной лошади опять И опять добавят груз. Так в слабеющем моем теле В старости еще Вдруг добавился недуг. Дни в страданьях я влачу И вздыхаю по ночам. Годы долгие подряд Лишь в болезнях проводя, Неустанно плачу я, Проклиная жребий свой. Думаю лишь об одном: Как бы умереть скорей, Но не знаю, как смогу Я покинуть этот мир. Разве брошу я детей, Что вокруг меня шумят, Словно мухи в майский день? Стоит поглядеть на них — И горит огнем душа. В горьких думах и тоске Только в голос плачу я!
Каэси-ута
898Ныне сердцу моему Не утешиться ничем! Словно птица, что кричит, Укрываясь в облаках, Только в голос плачу я! 899Без надежды день за днем Только в муках я живу И хочу покинуть мир. Но напрасны думы те: Дети преграждают путь. 900Много платьев у ребенка богача, Их вовек ему не износить, У богатых в сундуках Добро гниет, Пропадает драгоценный шелк! 901А у бедного — простого платья нет, Даже нечего ему порой надеть. Так живем, И лишь горюешь ты, Ничего не в силах изменить! 902Словно пена на воде, Жизнь мгновенна и хрупка, И живу я, лишь молясь: О, когда б она была Длинной, крепкой, что канат! 903Жемчуг иль простая ткань — Тело бренное мое Ничего не стоит здесь… А ведь как мечтаю я Тысячу бы лет прожить! [1637]

1637

После песни следует примечание, указывающее на дату сочинения песен 897–903: «Сложено в третий день шестого месяца пятого года Тэмпё (773 г.)».

Песня [Яманоэ Окура] о любви к сыну Фурухи
904Семь родов сокровищ есть [1638] Драгоценных на земле, Но зачем богатства мне, Раз у нас родился сын — Фурухи, подобный сам Драгоценным жемчугам! По утрам, в рассвета час, В час, когда еще видна Предрассветная звезда, В мягкой ткани покрывал На постели у себя То сидел он, то вставал, И, бывало, вместе с ним Забавлялся я всегда. А лишь вечер приходил И вдали, на небесах, Звезды появлялись вновь, За руки меня он брал, Говорил: «Идемте спать, Папа, мама не должны Сына покидать! В серединку лягу к вам!» — Он ласкался, говоря,— И, казалось, расцветали Травы счастья [1639] для меня! Думал я тогда, любуясь: «Время минет, подрастешь, Ждет ли радость, ждут ли беды, Встретим их с тобой!» Как большому кораблю, Доверяли мы ему, Но подул тогда нежданно Ветер злой со стороны, Заболел малютка наш,— Как нам быть, не знали мы. Перевязь из белой ткани Мы надели на себя, И, кристальной чистоты Зеркало в руке держа, Мы богов небес молили, К небу взоры обратив, Мы богам земли молились, Низко головы склонив. «Будет жив или не будет,— Все зависит от богов»,— Думал я и всей душою Им молиться был готов. И в отчаянье и горе Заклинал богов, молил, Но напрасно было, — вскоре Потеряли мы тебя… Постепенно становился Все прозрачнее твой лик, С каждым утром, с каждым утром Все слабее был язык. И блеснувшая, как яшма, Жизнь прервалась навсегда… И вскочил я, как безумный, Закричал от горя я! То катался по земле я, То смотрел на небеса, То в отчаянье и горе Ударял я в грудь себя. Ведь дитя, что я лелеял, Упорхнуло, — не вернуть! Вот он, этой жизни бренной Горький и тяжелый путь!

1638

Семь родов сокровищ есть— Говорится о семи буддийских сокровищах. В «Сутре Амида» это: золото, серебро, изумруд, агат, жемчуг, горный хрусталь, перламутр. В разных сутрах эти драгоценности перечисляются по-разному, но обычно не совпадают лишь две или три из них.

1639

Травы счастья(«сакикуса»: от «саки» — «счастье», «куса» — «травы», «растения»). — В старину так называли хиноки — «солнечные деревья», японский кипарис; в песнях М. встречаются как «священные», «прекрасные деревья». Однако существует мнение, что это горные лилии (яма-юри); они использовались в обрядах гадания о судьбе, счастье, о счастливом возвращении и т. п.

Каэси-ута
905Оттого, что очень еще молод, [1640] Он не будет знать, куда идти, Принесу тебе богатые дары, Из подземных царств гонец суровый,— На спину возьми его и отнеси! 906Поднося дары, [1641] Молить тебя я буду, Ты не обмани мое дитя, Поведи прямым путем малютку, Покажи, где путь на небеса!

1640

905. Песня отражает буддийские представления Окура о посмертном существовании души, в отличие от его элегии, где отражены чисто японские синтоистские обычаи: обращение к богам неба и земли с мольбой о благополучии, о долгой жизни и т. п. Существование синтоистских и буддийских элементов в верованиях японцев того времени встречается в М.

1641

906. У древних японцев существовало одновременно два представления о загробном мире: и подземное царство, и «путь на небеса». В буддийских представлениях о загробной жизни также есть путь на небеса. Вера в бессмертие души, в переселение душ и круговорот жизни и смерти определила шесть дорог для уходящего из этого мира: три хороших пути и три плохих. Один из хороших путей — это путь на небеса. Еще два пути — это переселение души в демона (асура) и в человека. Плохие пути — это путь в ад, затем переселение души в животное и в «голодного черта», грешника, наказанного невозможностью есть пищу.

Песня, сложенная Яманоэ Окура, когда он был тяжело болен
978Отважным мужем ведь родился я. Ужель конец короткого пути Без славы, Что могла из уст в уста, Из года в год, из века в век идти?

Отомо Табито [1642]

Тринадцать песен, прославляющих вино, сложенных генерал-губернатором, царедворцем Отомо Табито

1642

Отомо Табито— См. вступ. статью. Был придворным чиновником, занимал высокие должности, но подвергся опале и жил в ссылке на острове Кюсю, только под конец жизни, в 730 г., ему было разрешено вернуться в столицу. Наибольшей известностью пользуется цикл его песен, прославляющих вино, в них он высмеивает буддийских и конфуцианских книжников. Он был очень образованным человеком, знал китайскую литературу, писал китайские стихи. Табито можно считать зачинателем сатирического жанра в японской поэзии. В данном цикле песен Табито под предлогом восхваления вина не только издевается над конфуцианскими и буддийскими книжниками, но и подвергает критике официальную политику японского двора того времени, покровительствовавшего буддизму и конфуцианству.