– А как зовут твоего коллегу? Я его не знаю? – неожиданно для себя спросила Софи.

– Свенсен. Бьорн Свенсен из Стокгольма. Может быть, ты его и видела раньше, он бывает практически на всех крупных симпозиумах.

Выглядело достаточно правдоподобно. Софи действительно довольно часто, когда ей позволяли дела, прилетала к отцу на симпозиумы, чтобы окунуться в лучи славы великого Липсица. Однако сейчас то, что называется женской интуицией, подсказывало Софи: отец не просто не хочет ей рассказывать истинную причину поездки – все это так или иначе связано с Михаилом Сапожниковым.

К тому же у Софи было гипертрофированно развито чувство предстоящего. Она порой сама удивлялась той легкости, с которой ей удавалось предугадывать шаги коллег или клиентов. Родительские же поступки девушка могла просчитывать еще легче, поэтому она ощутила фальшь в словах отца, и ее сердце с каждой минутой билось все более учащенно.

Отец, почувствовав неладное, быстро засобирался, поднял глаза на дочь, и в них Софи прочитала такую непоколебимую силу и твердость, знакомую ей с детства, что решила больше не задавать вопросов. Не имело ни малейшего смысла. Однако девушка не обижалась на отца: в научном мире упрямство Липсица было предметом шуток и анекдотов, но в семье, где царил дух взаимного уважения, принимались без обсуждений все его достоинства и недостатки.

В кабинет вошла Речел.

– Уже поздно, а ты куда-то собираешься ехать? – спросила она у мужа.

Он ответил без малейшей доли раздражения:

– К шведскому коллеге, он в Хьюстоне проездом одну ночь.

– Хорошо, конечно, поезжай. Ты сам за рулем?

Липсиц кивнул.

– Тогда не забудь очки, а то в темноте без них тебе тяжело будет ехать.

– Умница, правильно. А где мои очки? Ты их не видела?

– Как всегда, ты оставил их на тумбочке, там лежат обе пары твоих очков: и для чтения, и для езды в автомобиле.

– Хорошо, пойду возьму очки, спасибо!

Липсиц вышел из кабинета, а Софи подошла поближе к матери и тихим голосом произнесла:

– Мама, мне кажется, папа едет не к коллеге.

– Ты хочешь сказать, что у него появилась женщина? – улыбнулась Речел.

– Нет, мама, я такое и предположить не могу!

– Тогда пусть едет куда хочет. Ты же знаешь, у папы бывают секреты, о которых он не может никому рассказывать, даже нам. Все нормально, не переживай.

Речел подошла к дочери, обняла ее и поцеловала. Софи в ответ чмокнула мать в щеку и сделала вид, что та ее убедила, но на душе все равно было неспокойно. Мать ведь не знала причину волнений Софи, а посвящать ее в свои подозрения не хотелось.

– Ну и что ты добился? – спросил Авдеев, догоняя Сапожникова, бегущего к справочному бюро.

– Я – ничего! Наш одноклассник попросил встретиться, я – согласился!

– Не прикидывайся! Ты понимаешь, о чем я говорю!

– Нет! – с издевкой сказал Михаил Петрович.

В «справке» ему подробно объяснили, где можно сесть на автобус, отправляющийся в «Хилтон», и он, не обращая внимания на Антона, отправился в указанном направлении.

Авдеев догнал Сапожникова и резко дернул его за плечо.

– Ты никуда не пойдешь!

– Нет, пойду! И ты не сможешь меня остановить! Это тебе не Россия, это Соединенные Штаты Америки. Позвать полицию?

Авдеев снял руку с плеча, за считаные секунды он весь обмяк – даже его профессиональная подготовка под психологическим натиском Сапожникова дала сбой. Разыгравшаяся сцена начала привлекать внимание окружающих, люди останавливались и с удивлением смотрели на двух громко орущих на непонятном языке мужчин, вот-вот готовых начать драку.

– Не надо никого звать! Я пойду с тобой.

– Это лучше, – не собираясь деликатничать с Авдеевым, с еще большей издевкой, чем раньше, произнес Сапожников. – Интересно, какой будет реакция Моти, когда он увидит тебя?

Авдеев молчал, он судорожно соображал, как ему следует поступить в сложившейся ситуации. С одной стороны, можно было предположить, что Сапожников начнет бунтовать и отказываться делать то, что потребуется, но с другой стороны, изучая поведение Михаила Петровича в последнее время, Авдеев считал его полностью подконтрольным. Просчитался! Не смог спрогнозировать поведение оппонента в экстремальных условиях, не учел лидерские черты, доминирующие в характере Сапожникова. Они не позволяли относиться спокойно к давлению извне, а если таковое оказывалось слишком сильным, то возникал эффект пружины, до поры сжимающейся, а потом вдруг готовой выстрелить. Вот выстрел и состоялся.

Авдеев понимал, что отпустить на встречу Сапожникова одного нельзя, но и открыто идти самому – тоже неправильно: это могло погубить всю операцию. Вместе с тем до сих пор оставалось непонятным: что же знает Сапожников? Что он так стремится рассказать Липсицу?

Вопрос вырвался сам собой:

– Миша, а что ты хочешь рассказать Липсицу?

Сапожников остановился, отдышался и ответил:

– Историю про всю ту возню, которую вы организовали вокруг него.

Авдеев начал успокаиваться: он не сомневался, что Липсиц и без этого признания прекрасно знает о своем постоянном нахождении под контролем разведслужб разных стран, что он косвенно подтвердил во время ночного разговора, состоявшегося в его кабинете. Ни детали операции, ни тем более ее результаты Сапожникову неведомы, следовательно, ничем помешать плану СВР он не мог.