мировоззрению вообще; во–вторых, — и это обстоятельство имеет

также огромное значение, — метод Маркса противоположен

гегелевскому в смысле иного разрешения вопроса об отношении

абстрактного и конкретного, формального и материального, что

непосредственно связано с материалистическим мировоззрением Маркса вообще.

То, что Маркс донимает под мистической и мистифицирующей формой

гегелевской диалектики, раскрывается как действительно

конкретное, принявшее у Гегеля форму призрака, логической схемы Поэтому

Марксу предстояло прежде всего за мистической формой вскрыть

рациональную форму, ? е действительное содержание абстрактных

призраков.

В упомянутом уже послесловии ко второму изданию первого тома

«Капитала» Маркс пишет: «Мистифицирующую сторону гегелевской

диалектики я подверг критике почти тридцать лет тому назад, в то

время, когда она была еще очень модной». Маркс имел в виду опубли-

*) См Я Маркс, Капитал, ? I, послесловие к второму изданию.

XXXII

кованную только ныне т. Рязановым «Критику философии права

Гегеля» и «Подготовительные работы для Святого семейства», где мы

находим специальную главу под названием: «Как нам быть с

гегелевской диалектикой?» *). Мы лишены здесь возможности

подвергнуть эти работы Маркса теоретическому анализу. Считаем только

необходимым подчеркнуть, что критика Марксом гегелевской

диалектики имеет своей задачей вскрыть указанные уже нами

противоречия между абстрактным и конкретным у самого Гегеля для того,

чтобы утвердить, так сказать, права конкретного. Маркс с большим

знанием дела показывает, как повсюду за призрачной

действительностью, которой оперирует Гегель, происходит движение подлинной

действительности. В этом отношении работы молодого Маркса

представляют огромный интерес. В подтверждение нашей мысли приведем

несколько цитат. «Конкретное содержание, — пишет он, —

действительное определение, выступает как формальный момент; совершенно

абстрактное же определение формы выступает как конкретное

содержание. Сущность определений государства состоит не в том, что они

являются определениями государства, а в том, что они в своей наиболее

абстрактной форме могут быть рассматриваемы как

логико–метафизические определения. Центр тяжести интереса лежит не в сфере

философии права, а в сфере логики. Философская работа Гегеля

направлена не на то, чтобы наполнить абстрактное мышление

конкретным содержанием политических определений, а на то, чтобы испарить

содержание существующих политических определений и превратить

их в абстрактные мысли. Не логика дела, а делю логики является

философским моментом. Не логика служит для оправдания государства,

а государство—для оправдания логики» **).

Маркс неустанно бьет в одну точку. Он постоянно доказывает,

что для Гегеля действительное бытие есть абстракция, а

абстракция — действительное бытие; что реальные сущности он берет только

в их отвлеченной форме как отвлеченные сущности и отчуждение

чистого, т. с. абстрактного, мышления. «И подобно дожу как сущность,

предмет, у него всегда отвлеченная сущность, — пишет Маркс, —

так и субъект есть всегда сознание, или самосознание, или, вернее,

предмет является всегда только как абстрактное сознание, а человек

только как самосознание» ***).

*) См «Архив К Маркса и ? Энгельса», кн. Ш, еар. 2Ь9.

**) «Архйо К. Маркса и ? Энгельса», кн III, стр 153

***) Там же, стр 264

Абстрактные формы мышления в понимании Гегеля, говорит

Маркс, присущи всякому содержанию и безразличны ко всякому

содержанию, ибо они оторваны от действительной природы и

действительного духа. «Положительная сторона сделанного здесь Гегелем

в его спекулятивной логике заключается в том, что определенные

понятия, общие и неизменные формы мышления, представляют в их

самостоятельности по отношению к природе и духу необходимый

результат всеобщего отчуждения человеческой сущности, а значит

и человеческого мышления, и что Гегель поэтому изобразил их как