Если мы примем, что человком должен руководить лишь один чистый эгоизм, лишь поклоненіе собственному я, то это будет значить, что он должен броситься очертя голову в общую свалку и стремиться только удовлетворить самого себя, не заботясь о том, не мшает ли это кому-нибудь другому. Сказать это – значит сказать, что будущая революція должна произойти в пользу боле сильных, что новое общество должно быть основано на вчных столкновеніях между личностями. А если так, то нам нечего было бы ссылаться ни на какую идею всеобщаго освобожденія; тогда оказалось бы, что мы возмущаемся против современнаго общества только потому, что его капиталистическая организація мшает лично нам пользоваться его благами.

Возможно, что среди людей, называвших себя анархистами, и были такіе, которые становились на эту точку зрнія. Может быть именно от этого зависит факт измны и превращеній тх, которые сначала были самыми ярыми, а затм перешли в ряды защитников существующаго строя, потому что это оказалось для них боле выгодным.

Конечно, мы боремся с современным обществом потому, что оно не дает удовлетворенія нашим стремленіям, но мы понимаем, что в наших интересах, чтобы это удовлетвореніе потребностей было распространено на всх членов общества.

Человк всегда эгоист, он всегда стремится сдлать из своего я центр вселенной. Но по мр того, как его ум развивается, он начинает понимать, что если его я требует удовлетворенія, то есть и другія я, которыя требуют того же самаго и, чувствуя себя неудовлетворенными, начинают заявлять о своих правах. Вот почему мистики и сентименталисты стали проповдовать самоотреченіе и самопожертвованіе ради других.

Понемногу, однако, несмотря на продолжающуюся проповдь принесенія личности в жертву обществу – проповдь, не меньше грубой силы содйствовавшую его поддержанію – произвол начал смягчаться, предоставляя все большій простор развитію личности. Если узкій, дурно понятый эгоизм мшает развитію общества, то с другой стороны самоотреченіе и дух самопожертвованія оказываются вредными для личности. Не всякій может жертвовать собою для других, особенно если эти другіе ему посторонніе. В конц концов такое самопожертвованіе может оказаться даже вредным для человчества, потому что оно дает простор господству умов узких и эгоистических, в дурном смысл этого слова и таким образом доставляет преобладаніе наимене совершенному типу человчества. Чистый альтруизм в точном смысл слова точно также не может поэтому прочно утвердиться, как и эгоизм.

Но если, взятые в отдльности и доведенные до крайности, эгоизм и альтруизм оказываются оба вредными как для личности, так и для общества, то, соединившись в одно, они образуют третье начало, которое и должно лечь в основаніе будущих обществ. Это начало – солидарность.

Предположим, что нас нсколько человк и что мы соединяемся с цлью удовлетворенія какой-нибудь потребности. Если в нашей ассоціаціи нт ничего принудительнаго, никакого произвола, а она обусловливается исключительно нашими нуждами, то мы очевидно внесем в нее тм больше силы и энергіи, чм сильне мы будем чувствовать данную потребность. Вс мы участвуем в производств и вс имем очевидно право на потребленіе, а так как для того, чтобы имть возможность удовлетворить потребностям всх, эти потребности будут разсчитаны заране (включая сюда и новыя потребности, которыя можно будет предвидть), то в распредленіи продуктов без труда установится солидарность. Heдаром говорят, что взгляд человка может обнять больше чм сколько входит в его желудок: чм сильне будет у него какое-нибудь желаніе, тм дятельне будет он стремиться к его осуществленію, и таким образом произведет не только все то, что нужно для его сотоварищей, но сможет удовлетворить даже и тх, у которых явится желаніе обладать данным предметом только тогда, когда он будет уже существовать. Потребности человка безконечно разнообразны; также безконечно разнообразны будут виды его дятельности и средства к удовлетворенію этих потребностей, и именно это разнообразіе будет содйствовать общей гармоніи.

В нашем обществ, гд люди, для полученія необходимых для жизни предметов, привыкли всегда разсчитывать на чужой труд, они преслдуют только одну цль: достать себ побольше денег, чтобы имть возможность купить себ что угодно; а так как ручной труд едва позволяет человку не умереть с голоду, то всякій, кто может, старается добыть себ денег как-нибудь иным путем, только не трудом: один становится чиновником, другой журналистом (причем не останавливается и перед шантажем); тот, у кого есть нкоторый капитал, начинает торговать, увеличивать свой доход, обманывая своих сограждан, занимается спекуляціей и ажіотажем, или же эксплуатирует чужой труд. Люди прибгают к всевозможным низостям и не длают единственнаго дла, которое могло бы удовлетворить всх: не занимаются полезным, производительным трудом. Каждый заботится только о себ, совершенно не думая о тх, кому он наносит ущерб; отсюда тот безразсудный эгоизм, который стал, повидимому, единственным двигателем человческих поступков.

Но по мр того как человк развивается, он перестает жить только ради себя одного; тип дйствительно развитого эгоиста, это – человк который страдает от страданія окружающих, который не может наслаждаться, когда он знает, что его наслажденіе покупается благодаря недостаткам нашего общественнаго устройства, цною чужого страданія. В сред буржуазіи встрчаются люди с очень развитою чувствительностью; если вліяніе среды, воспитанія, наслдственности не помшает им думать об общественных бдствіях и отдавать отчет в собственной жизни, они начинают стараться по возможности облегчить эти бдствія путем благотворительности. Развиваются различныя благотворительныя учрежденія; но вслдствіе привычки смотрть на настоящее общественное устройство как на нормальное, а на бдность – как на явленіе долженствующее существовать вчно, вс эти учрежденія носят сухой, инквизиторскій характер.

Дло в том, что для человка родившагося, воспитавшагося, развившагося в тепличной атмосфер благосостоянія и роскоши, очень трудно, даже невозможно без каких-нибудь исключительных обстоятельств, начать сомнваться в законности того положенія, которым он пользуется. Что же касается разбогатвшаго выскочки, то для него это еще трудне, потому что он убжден, что достиг своего настоящаго положенія исключительно благодаря своему труду и своим талантам. Религія, политическая экономія и буржуазное самодовольство столько раз повторяли нам, что труд – наказаніе, а бдность – послдствіе непредусмотрительности, что трудно ожидать, чтобы человк, которому никогда не приходилось бороться с судьбой, не считал себя существом высшей породы. С того момента, когда он начнет в этом сомнваться, когда он примется изучать современное общественное устройство, если только он способен понять его недостатки, вс его удовольствія будут отравлены в самом их источник. Мысль, что роскошь, которою он пользуется, покупается цною бдствій цлой массы рабочих, что каждое его удовольствіе оплачено страданіями тх, кто жертвовал собою, чтобы создать его, сдлается для него источником страданій. И если в этом человк, наравн с чувствительностью, развито и стремленіе к борьб, то из него выйдет революціонер, борющійся с существующим общественным строем, который не может обезпечить ему даже умственнаго и нравственнаго удовлетворенія.

Не нужно забывать, в самом дл, что соціальный вопрос не исчерпывается одною матеріальною стороною жизни. Конечно, мы боремся прежде всего за то, чтобы вс были сыты, но наши требованія на этом не останавливаются: мы боремся, вмст с тм, и за возможность для всякаго развивать свои способности, пользоваться тми умственными наслажденіями, которых требует его мозг. Для многих анархистов вопрос правда ставится иначе, и отсюда-то и вытекают вс эти разнообразныя толкованія и споры об эгоизм, альтруизм и т. под. Вопрос о хлб – вопрос первостепенной важности, но для самаго успха революціи было бы очень опасно ограничиваться им одним, потому что в таком случа можно было бы принять и идеал соціалистическаго государства, которое может и должно обезпечить всм удовлетвореніе матеріальных потребностей.