Шрифт:
Мама принесла окрошку в миске. Увидев нас на диване, сначала рассердилась, а потом заглянула в книгу и вздохнула:
— Вот видишь, Герман, как помогло космонавту Леонову художественное развитие изучать космос. Он так ярко воспринял его и сумел рассказать о космосе людям, которые его не видели… — и она опять тяжело вздохнула.
Понятно. Это она намекает, чтобы я рисовал и играл на контрабасе.
Я ел молча, но сидел как на иголках: не мог дождаться конца обеда. Только мама собрала тарелки, как я взял книжку про космос и медленно направился к двери. Но мама поняла.
— Куда? — остановила она меня.
— К Алешке, — сказал я, намереваясь проскользнуть в дверь.
— Опять к Алешке? А музыка? А рисунок?
— Но контрабас-то расстроен, — сказал я, скрывая радость от того, что на нем нельзя играть.
— Павел, ты слышишь? — крикнула мама в комнату. — Герман умудрился уронить инструмент. Теперь ему не на чем заниматься.
— Пусть отдохнет, — раздался папин голос.
— Как так отдохнет? — опешила мама. — А работа? А музыка?
— От музыки пусть отдохнет! — снова крикнул папа.
Мама заволновалась. Папины ответы ей не нравились.
— Во-первых, Павел, непедагогично говорить при ребенке такие слова. Во-вторых, Герман ни на шаг не продвинется в своем художественном развитии. Ты видишь, он опять навострил лыжи к какому-то Алешке.
— Не к какому-то, а одному. К Алешке Окунькову, — уточнил я.
— Вот-вот. Это плоды твоего воспитания, Павел. — Мама остановилась в дверях и повернулась ко мне: — Когда разговаривают взрослые, дети не подслушивают.
Я заткнул уши пальцем, но все равно до меня доносились мамин и папин голоса. Хоть пластилином залепляй уши! Осталось только уйти. Взрослые не хотят, чтобы их слушали? Пожалуйста. Надо просто-напросто оставить их одних. И как я раньше не додумался?
Заткнув книжку за пояс, я выпрыгнул в окно и помчался на речку. Алешка ждет меня. Он сидит на нашем камне и глядит на воду. Думает. А чего думать? В книжке все про космос написано. Если ее выучить, безо всякого в космическую школу примут. И будет тогда Алешка космонавтом. Полетит он к другим планетам, а я буду следить за полетом его корабля и гордиться им. А может быть, вместе полетим. Надо же проверить, правильно ли нарисовал Леонов космос.
Я быстро спустился к речке, стараясь не задевать крапиву. Вот и берег. Кусты. Камень.
Но что это? На камне сидел не Алешка, а совершенно незнакомый кто-то, я даже не понял сразу, что это мальчишка: круглое лицо обрамляли пышные девчоночьи волосы, на голове золотилась широкополая шляпа, из-под полей которой чернели большие, как автомобильные фары, очки.
Куртка и штаны отделаны кисточками и металлическими заклепками.
Артист да и только.
С чего же начать! С Алешкой мы хотели померяться силами. Этот не такой.
Начну первым.
— Меня Германом зовут, — представился я.
Мальчишка снял очки, пожевал губами и сказал
пискляво:
— Очень приятно. А я — Вольдемар Таратута.
— Как, как? — невольно вырвалось у меня.
— Вольдемар — имя, а Таратута — фамилия.
Мне было очень смешно.
— Таратута, — закатился я. — А как это — Вольдемар? Володька, что ли?
— Можно и Володька, — надул губы мальчишка и встал. — Впрочем, пройдет немного времени, и вы заговорите обо мне.
— В космос хочешь? — почему-то спросил я.
— Мне и на земле славы хватит, — гордо ответил Вольдемар.
— Да причем тут слава! Это же интересно — в космос. Космос — это знаешь что такое? Не знаешь? Это… это…
Нужные слова не находились, а Вольдемар, покрутив не без намека пальцем вокруг виска, стал подниматься в гору.
Подумаешь, воображала! Видели мы таких! И с чего это он успел так загордиться?
А я тоже хорош! Нашел с кем разговаривать! Где же Алешка запропастился? Придется по деревне побегать. Поискать. Книгой порадовать.
Я взбежал в гору, остановился передохнуть, прикинул расстояние до первого дома и только было хотел взять старт, как вспомнил про рубашку.
Пришлось свернуть к сосне. Я погладил ее толстую шершавую кору и сунул руку в дупло.
Рубашки не было. Вчера я сказал маме, что оставил ее у Алешки. А сегодня что придумать?
Вот так фокус! Фокус-покус! Неужели тайник рассекречен? Не может быть! Про него даже Алешка не знает.
Я обшарил все уголки, но вместо рубашки вынул клочок желтой бумаги.