В 80-е годы дети переженились, жена умерла, и остался шестидесятилетний Игорек один, а запасы нежности в его душе не исчерпались.

В тот год мы с ним где-то случайно повстречались, разговорились, и вдруг захотелось, мне на свою беду, повспоминать с ним о счастливой аргентинской поре. Я пригласила его домой на чай, он же воспринял приглашение как поощрительный сигнал. И с тех пор не один год пришлось мне по телефону его убеждать, что никакого поощрения не было. Он был по-своему интересный человек, но, увы, прилипчивый и возбудимый. Это мешало нашему знакомству перейти в русло доброй дружбы.

Открытку Шаповалова я сунула в тот же ящичек со старыми письмами, где всякий раз мне упрямо попадалась под руки ставшая уже привычной загадочная зеленая открыточка с Канарских островов. Однако настало время, когда я перестала вспоминать и Аргентину, и Кубу, и Канарские и все другие острова. На горизонте неожиданно замаячили мексиканские пирамиды.

В 82-м году издательство «Искусство» вознамерилось по просьбе Мексиканского посольства в Москве выпустить книгу «Кецалькоатль» такого же большого формата и в таком же шикарном оформлении, каким блистало мексиканское оригинальное издание.

В это же самое время в Мексику собрался по делам государственной важности член Политбюро ЦК КПСС Гейдар Алиевич Алиев, и ему в помощь был призван заговоривший по-русски Кецалькоатль.

Во всей этой операции роль доброго дяди сыграл директор Вольский, который прежде всего преследовал собственную выгоду. Вручив изданную в институтской типографии повесть «Кецалькоатль» издательству «Искусство», он отвесил поклон и родному Политбюро, и посольству Мексики, а заодно — и мне. Вот когда он наконец смирился с тем, что если научный сотрудник, «его» сотрудник, умеет хорошо переводить с испанского, это совсем неплохо. Но благодарность за свою работу я получила совсем не от него.

Вторичная работа над «Кецалькоатлем» у меня отняла немало сил, поскольку надо было заново подать текст таким образом, чтобы он точно уложился в колонки ритмической прозы, аналогичные колонкам издания на испанском языке.

Летом 82-го года «Искусство» выпустило в свет солидную книгу-альбом в суперобложке с великолепными иллюстрациями ценой ни много ни мало в 60 рублей, то есть в половину пенсии кандидата наук.

Атташе по культуре Мексиканского посольства Серхио Питоль (ставший потом довольно известным писателем) был в полном восторге, ибо тоже сумел угодить своему высокому начальству: издал в Москве книгу своего президента, за что (наверно, и за что-нибудь еще) вскоре был назначен мексиканским послом в Польшу. А я при содействии Питоля получила официальное приглашение администрации президента и Национального института изящных искусств (ИНБА) и нежданно-негаданно отправилась в страну Пирамиды Кецалькоатля и многих других пирамид.

Октябрь 82-го года. Я — над Мексикой. Осталась позади серая пелена Атлантики, и внизу под самолетом уже распласталось огромное одеяло из красных черепичных квадратиков — Мехико, одна из самых больших и густонаселенных столиц мира.

Не верится, но это факт: я — в небе над землями древнего ацтекского Теночтитлана, который со всеми своими домами, святилищами и пирамидами вмят в топи долины Анауак нынешним городом-исполином, порождением новой цивилизации. Завоеватели-испанцы, овладев в XVI веке центром ацтекской империи, дали ему название Мехико.

В самолете приходит в голову мысль: ведь испанцы так легко завоевали этот центр ацтекской цивилизации, оборонявшийся несметными индейскими полчищами, именно потому, что великий вождь ацтеков Моктесума видел в Эрнане Кортесе не конкистадора, а самого Кецалькоатля, который вернулся сюда из-за моря. Моктесума велел открыть для Кортеса ворота крепости и был убит испанцами. Остальные племенные вожди сдались, Мексика была покорена.

Меня поселили в отеле «Риц» на главной улице столицы Авениде Хуарес. Направо от отеля расположено величественное здание Дворца изящных искусств — некое подобие гибрида храма Христа Спасителя и Большого театра; налево, в нескольких кварталах, — Кафедральный собор и главная площадь столицы Сокало с муниципалитетом.

Несмотря на прекрасные церкви и здания города, построенные испанцами за триста с лишним лет владычества, несмотря на североамериканское засилье, индейский дух города неистребим. Это не только чувствуется — это видится. Вероятно, в каждом представителе мексиканской нации есть от капли до пары литров индейской крови. Если колумбийца или чилийца вполне можно принять за перуанца или аргентинца, то мексиканца не спутаешь ни с кем. Если Буэнос-Айрес — «европейский город», то о Мехико конца ХХ века этого не скажешь.

Продавцы в магазинах, как правило, не галантные юнцы, каких я видела в Аргентине, а маленькие смугловатые девицы, глядящие на покупателей как на непрошеных конкистадоров. Тротуары центральных улиц нередко украшены индеанками в колоритных одеждах, расположившимися на ковриках со всеми своими чадами и напористо просящими милостыню.

Такие особенности городского пейзажа обусловлены тем, что в Мексике, которая по своим размерам более чем в десять раз меньше России, проживает не менее пятидесяти разных индейских племен и народностей, упорно продолжающих — наряду с европейскими иммигрантами — ковать мексиканскую нацию.