Притихшие члены ЦК республики только молча переглядывались между собой. Поднять глаза на маршала никто не решался.

— Тогда вопрос номер два: о создании дивизии народного ополчения! — продолжил Берия. — Докладывайте, товарищ Мазуров. Послушаем внимательно, товарищи, опыт комсомольцев Бреста достоин того, чтобы распространить его на всю республику…

24 июня 1941 года. 07 часов 07 минут.

Пружанский район, село Шерешево

«Сын за отца не отвечает!» — ответил как-то товарищ Сталин на письмо комсомольца, которого хотели из-за отца-«вредителя» из Союза Молодежи «вычистить»…

«Нет, отвечает, отвечает!!!» — яростно визжали «дети арбата», приводя в пример того, сего и этого…

— Все могет быть! — философски отмечал мой хороший знакомый, колхозный шаман Алитет Йыктылгин.

Может, и отвечали за грехи отцов непутевые дети…

Только по этой логике Федя Трухин должен был быть тоже… того… Потому что ему было не одиннадцать лет (уголовная ответственность начиналась с 12), а все 22 годика, когда его отец, офицер-кавалергард в отставке, статский советник и предводитель дворянства, и старший брат — тоже офицер, и тоже гвардион, были расстреляны кроваводзержинской ЧК за участие в организации мятежа в Костромской губернии. Так нет. Никто Трухину и дурного слова не сказал. И в правах Федю не ограничивал.

Поступил Федя в Красную Армию, да не рядовым бойцом, а сразу на пехотные курсы краскомов. Хоть и не поучаствовал в Гражданской (а красные курсанты частенько бросались в самые трудные места), но карьерочку себе сделал.

Закончил две Академии — сначала имени Фрунзе, в 1925 году. А потом — и Академию Генерального Штаба. Вместе с товарищем Сандаловым в одной группе учился. Тенденция, однако (с).

В боях никогда не участвовал, однако орденок Красного Знамени и медаль «XX лет РККА» получил, по совокупности деяний. Хотя третий брат Федора был репрессирован в 1938 году.

А к 1941 году товарищ генерал-майор Трухин Федор Иванович был не менее как начальник штаба Северо-Западного фронта. И сейчас летел на «Р5-Лимузин» в штаб соседнего фронта.

…Стремительная тень на секунду затмила левое окошечко. Строчка трассеров прошила борт и плоскость. Самолет качнулся и резким разворотом метнулся к кронам деревьев.

— Немедленно садимся!!! — заорал Трухин, распахнув форточку, загораживающую пилотскую кабину.

— Товарищ генерал, все нормально, уйдем! — не оборачиваясь ответил пилот.

— Садись, Я ТЕБЕ ПРИКАЗЫВАЮ!!! — истерически завизжал Трухин.

Пилот штабной эскадрильи, выполнявший роль извозчика для высшего комсостава, перечить не посмел. Подпрыгнув несколько раз, самолет приземлился на проселочной дороге. Летчик и пассажир выскочили из кабины и прижались к стенке придорожной канавы. Немецкий истребитель, сделав еще один заход, поджег несчастный «лимузин» и довольный, помчался хвастаться победой над русским бомбардировщиком.

— Эх, товарищ генерал… ну зачем вы так? Мы бы ушли! — вздохнул летчик. — А теперь мы бог знает где… Минск в 180 километрах… и зачем Вы меня заставили так сильно на Запад уклониться?

— Посмотри, кто там на мотоцикле едет?

Летчик, приставив ладонь ко лбу на манер козырька:

— Вроде… в сером? Это же немцы! Товарищ генерал, бегите, я Вас прик…

Выстрела в упор летчик уже не услышал. Свою пулю не услышишь никогда…

Трухин отбросил дымящийся ТК и вынул из кармана белейший батистовый носовой платок.

Когда мотоцикл подъехал поближе, Трухин гордо произнес:

— Ich — der sowjetische General. Ich habe die eilige und wichtige Mitteilung fur das Deutsche Kommando! — И продемонстрировал портфель с секретными документами.

— Sie kapitulieren? — С удивлением глядя на советского генерала, произнес сидевший в коляске немец.

— Ja, ja, naturlich! — радостно кивнул Трухин.

— Und wen er? — показывая на убитого летчика, около головы которого уже расплывалась черная лужица, спросил немец.

— Es ist der fanatische Bolschewik! — угодливо отвечал Трухин, заглядывая ему в глаза.

— Ну, мне, в общем, все ясно… — на чистом русском языке сказал немец, обращаясь к своему напарнику, сидящему за рулем. — Вася, а у нас веревочка есть?

— А как же, дядя Фима… Обязательно есть. Крепкая! — утвердительно кивнул Корж, запасливый как все бульбаши.

Трухин запрокинул голову и завыл…

Через полчаса только пилотский шлем на свежем холмике напоминал о трагедии. А июньский ветерок шаловливо раскачивал поскрипывающую под тяжелым грузом ветку старой осины…