А вот чего в лавке не нашлось, так это сигарет. Видимо, наш «благопристойный» торговец сам распространял слухи о ценном товаре, с намерением заманить очередную закуску.

Поддавшись секундному порыву, я снял одну из ножовок и, прихватив стоявшее в углу ведро, поднялся наверх.

Крикун моего презента не оценил. Наверное, слишком сильны ещё были воспоминания об откромсанной руке, а простреленная голова, взирающая со дна ведра добрыми сытыми глазами, навевала тоску. Новоиспечённый инвалид ревел не затыкаясь. Как удалось выяснить из сбивчивых разъяснений, он лишился клешни, пребывая в бессознательном состоянии после того, как огрёб прикладом по лбу. Рассечение вышло глубокое, и крови было хоть отбавляй. Не удивительно, что барыга-людоед посчитал Крикуна готовым к употреблению. Но тот вовремя оклемался и сдриснул, воспользовавшись усыплённой бдительностью гурмана. Черепушка оказалась крепкой, благодаря чему сотрясённые, недополучающие кислорода, но всё же целые мозги сообразили, как выбраться из склепа-холодильника и даже подсказали незадачливому хозяину, что хорошо бы найти и прихватить с собой потерянную конечность. На каких гениев медицины Крикун при этом рассчитывал, сказать сложно, однако конечность принёс. Правда, чужую, левую и сильно пострадавшую от обморожения. А тут и я явился с головой… Словом, ещё одна чужая часть тела радости ему не добавила.

Зато Валет, вопреки ожиданиям, смог оценить красоту жеста. Нет, конечно, первым делом он схватил черенок от лопаты и гонял им всю честную братию из угла в угол. Досталось в том числе и Крикуну. Но придя в себя и рассмотрев начавший уже пованивать трофей, наш опекун немного смягчился.

Следующим утром Валет отвёл меня на пустырь.

— Держи, — сунул он мне АПБ и поставил на камень жестяную кружку. — Ну, давай.

Стрелял я до того лишь дважды. Первое знакомство с огнестрелом произошло рано, но не слишком удачно. Баловались с отбитой в драке поджигой. На пятом выстреле казённую часть этого убогого изделия разорвало, и мне только чудом удалось избежать серьёзных увечий. Из брови и скулы вытащили семь осколков. С тех пор тягу к пострелушкам не питал, за что вытерпел немало насмешек от соседских пацанов, пока не научился как следует пользоваться ножом. Полученный четыре дня назад опыт стрельбы стал вторым. И вот теперь я стоял в десяти метрах от мишени, вертя в руках громадный АПБ, и думал, как бы не расстроить Валета. Потому что расстроенный Валет был импульсивен, а рядом валялась доска с гвоздями. Но в тот раз мне повезло, со второго выстрела кружка упала замертво, пробитая навылет. С тех пор тренировки стали регулярными. Патронов Валет не жалел, и оплеух тоже. За две недели я вполне сносно освоил АПБ, «Кедр» и даже гордость моего наставника — СВ-99. Да и ножом, как выяснилось, старый нарик владеть не разучился. Для пущего эффекта Валет даже раскошелился на свежего жмура, отвалив местному могильщику — как сейчас помню — аж восемь монет. Учитывая мой тогдашний рост, тренировался я в основном по «нижнему этажу»: связки голеностопа и коленей, пах, бедренные артерии, брюшина, печень. К вечеру второго дня низ нашего «манекена» стал похож на драную тряпку. Тогда я приступил ко второму ярусу: легкие, связки локтевых и плечевых суставов, сердце, шея. Валет учил бить точно и быстро. Не кромсать абы как, но наносить удары в строгой последовательности: шокировать, сковать, убить. Сам он делал это, казалось, на чистых рефлексах. Медленная, чтобы я смог понять, серия из трёх-четырёх тычков и порезов на реальной скорости сливалась в едва уловимое движение рук, занимающее чуть больше секунды. Сталь клинка летела по рубленой траектории, оставляя вскрытую плоть в местах кратких остановок: пах-колено-печень, лёгкое-локоть-горло, шея-локоть-сердце. Тяжелее всего мне давались удары в грудную клетку. Нож то и дело утыкался в рёбра, не желая проникать внутрь. Зато отлично выходила связка пах-колено-подключичная артерия. Протыкать, будто специально предназначенную для этого мякоть между ключицей и трапециевидной мышцей оказалось легче, чем резать неподатливое горло. Валет остался доволен техникой исполнения и даже не ворчал, раз за разом помогая истерзанному трупу бухаться на колени.

Столь пристальное внимание Валета к моей скромной персоне, разумеется, не осталось незамеченным домашними. Фаре и Репе плохо удавалось скрывать недовольство продиктованное ревностью. Даже едва вышедший из стабильно полуобморочного состояния Крикун начал косо поглядывать, натаскивая меня вечерами, по указанию Валета, на сложные замки в домашних условиях. Оно и не удивительно. В то время как все занимались делом, я, забросив разбой, стрелял по кухонной утвари да тыкал ножом покойников.

Месяц моего обучения непонятно чему вылился в баснословную по меркам Арзамаса сумму, которую Валет однажды вечером не преминул мне озвучить вместе со способом отработки.

— Бордель на Трудовой знаешь? — начал он без лишних вступлений.

— Угу, — кивнул я.

— Хозяина видел когда-нибудь?

— Нет.

— Его зовут Хашим — жирный упырь килограмм под сто пятьдесят, с плоской узкоглазой рожей. Из норы своей почти не вылезает. Очень любит пацанят твоего возраста.

— Чего?!

— Ты мне тут не чевокай, а слушай и помалкивай, если не спрашивают! Значит так, завтра пойдёшь к нему и оприходуешь суку. Сделать это нужно аккуратно. У дверей кабинета, на втором этаже, стоит охрана. Тебя обшмонают при входе, но внутрь, к Хашиму, они не сунутся, если всё тихо будет. Это, — Валет протянул мне нож с толстым но узким десятисантиметровым лезвием, небольшой гардой и короткой обмотанной шнуром рукоятью, в кожаных ножнах с двумя ремешками, — закрепишь на левом плече, там никогда не ищут. Маловат, конечно, но больше нельзя. До сердца таким через сало не достанешь. Горло, ярёмная, подключичная — тоже не вариант, всё жиром заплыло. Попасть можно, но не с твоей квалификацией. Остаётся единственный путь — через глаз. На дне глазницы есть отверстие, достаточно широкое, чтобы клинок прошел через него в мозг. Да ты это лучше меня знаешь. Короче, у тебя только одна попытка. Промажешь — конец. Ну, всё, иди, тренируйся.

Закончив с наставлениями, Валет уселся в кресло, вытянул из ящика наугад газету и приступил к чтению, а я остался стоять столбом, уронив челюсть на грудь, и крутя в руках орудие предстоящего убийства.

Весь следующий день прошёл в тренировках, как и завещал мудрейший учитель. Бить ножом в лицо оказалось несколько сложнее, чем я себе представлял. Но с этим иррациональным предрассудком я справился быстро. Через пять часов оттачивания навыка, клинок заходил в череп как по маслу. Правда, справедливости ради, нужно отметить, что и отверстия слегка разработались. Бить я старался из разных положений, не рассчитывая на удачу, а тревожные мысли о злодейских намерениях Хашима в отношении моего юного тела, помогали тренироваться усерднее.

Вечером пришёл Валет. Сорвал с верёвки полотенце и обмотал им левую кисть. Я успел заметить две полукруглые раны у него на ладони, сильно напоминающие следы зубов. Мелких зубов в узкой челюсти.

— Собирайся, — приказал он, стоя ко мне спиной.

Я накинул куртку и обулся.

— Что говорить, знаешь?

— Соображу.

— Сообразишь, — кивнул Валет и, затянув повязку, обернулся. — Сутенёра, который тебя якобы послал, зовут — Паша Кучадел. Запомнил?

— Да.

— Подойди. Дай-ка посмотрю. Угу-угу. Руки подними. Выше. Нормально. Вынуть пробовал?

Я оттянул ворот куртки влево и без особых усилий извлёк нож.

— Молодец. Капюшон накинь. Смотри в пол, глазами не зыркай. Из хаты ничего не выноси. Как дело сделаешь, выжди минут пять. А там спокойно, без спешки… Понял?

— Да.

Валет посмотрел на меня ещё немного, открыл дверь и махнул рукой «на выход».

Бордель располагался на территории частников. Пилить до него было весьма прилично, что вкупе с неприветливым отношением местных пацанских шобл к чужакам, грозило обернуться проблемами ещё до начала основных событий. Но благодаря счастливому стечению обстоятельств к крыльцу «Загнанной лошади» я подошёл целым и невредимым.

У входа под вывеской с изображением взмыленной, сверкающей тугим крупом кобылы, стоял внушительных габаритов вышибала, с хрустом разминающий кулаки.

— Куда? — громадная лапа, щёлкнув суставами, плотно обхватила мой череп.

— К господину Хашиму, — пискнул я.

— Проходи.

Мало кто верит, но до девяти лет я ни разу не посещал бордель. О предназначении сего заведения мне, конечно, было известно, однако внутренний мир этого пристанища порока до того момента оставался для меня загадкой. Первое что удивило — запахи. Знакомые с детства мотивы спиртного, табака и шмали дополнялись здесь новыми, волнующими нотками духов, пудр и ароматических масел. Проходящие мимо жрицы любви оставляли за собой сладкий, щекочущий ноздри шлейф. Пышное убранство холла, с обилием зеркал, бахромы и электрического света, усиливало ощущение иной реальности, в которую я провалился, шагнув через порог этого благословенного места, из тёмного серого дерьма, где приходилось выживать день за днём. Эффект был настолько сильным, что мысль о задании поначалу совершенно вылетела из головы. А может это конопляный дым слишком густо пропитал воздух.