Таких вопросов Валет раньше мне не задавал. «Когда? Сколько? Где? Какого?» — это да, постоянно. Но «что делать?» — впервые.

— В смысле?

— В том самом смысле. Что предложишь?

Умом я, конечно, понимал, чего Валет ждёт от меня, но выдавить нужные ему слова не смог. Что делать с Крикуном? Сама эта блядская постановка вопроса уже не сулила ничего хорошего. Нет, он не был мне другом и даже приятелем, мы просто жили под одной крышей, но всё же…

— Не знаю.

— Знаешь, — утвердительно кивнул Валет.

— Почему бы его просто не… ну… отпустить, что ли?

— Чтобы он всех заложил?

— Да Крикун и говорить-то толком не умеет.

— Зато умеет писать. Может ему и вторую руку укоротить по локоть, и пинком на улицу? Ну что пялишься как баран? У меня тут не богадельня.

— Я не смогу.

— Ещё как сможешь. Или хочешь, чтобы я сам этим занялся? Тебе проще сделать всё похожим на исчезновение. Вышли вдвоём, а там, дескать, разошлись, и хер его знает, куда он после этого запропастился. Помнишь, Крикун пропадал однажды на два дня? Вы его по всем канавам искали, а он с заводскими бухал. В тот раз для него обошлось, а в этот не проканает. Чем плоха легенда? Да не бзди, — Валет усмехнулся, вынул из портсигара косяк и закурил. — Всё нормально будет. Завтра Фару с Репой заставлю печь почистить, а вы с Крикуном пойдёте щупать адрес. Выбери маршрут не людный, придумай там чего-нибудь, что заскочить нужно по делам… Ну, сообразишь. Главное — от дома и от хаты той подальше. Понял? Понял, спрашиваю?

— Да.

— Ну и славно. Возвращайся к делам.

Дело у меня тем утром было весьма приятное. За день до этого я потратил три монеты на покупку ржавого велосипеда и теперь собирал в единый механизм промытые и смазанные шестерни задней втулки. Встал я рано, и к девяти часам успел почти всё привести в рабочее состояние. Разумеется, после этого я планировал весело и от души погонять на своём приобретении. Но Валет за неполных три дня умудрился втоптать в говно уже вторую мечту. Настроение, понятное дело, резко испортилось, стало уже не до покатушек. Я сложил инструмент с разобранными деталями в тряпку, закинул велосипед на плечо и поплёлся со двора домой.

— Починил? — спросил Фара, оторвавшись от карт.

Вся троица была на месте и увлечённо резалась в подкидного.

— Нет, — ответил я. — Потом доделаю.

— Ты давай, не затягивай. Мы тут с Репой забились, кто первым от нашей двери до угла «хрущёвки» доедет. Я свой нож поставил против его кастета.

— Хороооший ножик, — осклабился Репа, жадно потирая ладони.

— Вы же ездить не умеете.

— Ну и ладно, — пожал Фара плечами. — Так даже интереснее.

— Придурки. На что? — кивнул я в сторону шлёпающих по табуретке карт.

— На фофаны.

— Отлично придумано. Крикун одной рукой проигрыш взимает?

— Не. Мы с Репой за него друг другу отвешиваем.

— Ну, раздайте что ли и мне.

— Садись, — Фара собрал колоду и, перетасовав, раскидал на четверых. — А чего смурной такой? Из-за велика что ли?

— Да, — я подтащил стул и взял шесть причитающихся карт, тёртых перетёртых, с почти неразличимым от грязи рисунком рубашки. — Дорого отбашлил. Он больше двух монет не стоит.

— У богатых свои причуды, — усмехнулся Репа. — Останутся детали лишние, шурупы там, гайки, мне отдавай, я решил Крикуну руку новую выправить. А то видишь, как мучается, — кивнул он в сторону нашего инвалида, вынужденного совершать сложные телодвижения, в попытке справится с картами одной рукой. — Аж смотреть больно. Думаю зажим ему сделать крюком согнутый, чтоб и подцепить можно было, и вложить что нужно. Чего? — обернулся он на «лай» Крикуна. — Ага, конечно, ещё изумрудами украшу. Ножик выкидной хочет к протезу присобачить, — пояснил Репа присутствующим. — Киборг, бля.

Шутка была встречена дружным гоготом. Я тоже посмеялся за компанию, хотя вместо смеха хотелось блевануть. В горле возникла желчная горечь, и чертовски разболелась голова.

— Ты чего? — Фара закончил ржать и уставился на меня выпученными глазами. — Поплохело?

— Голова побаливает.

— Ты бледный как смерть, — заметил Репа. — И лоб в испарине.

— Пойду прилягу, — я уронил карты и поплёлся в свой угол.

Не знаю, сам я лёг или меня положили, скорее второе, потому как, очнувшись, обнаружил на затылке здоровенную шишку. Видимо отключился по дороге и упал. Последнее что запомнил — ослепительная белизна перед глазами. Когда открыл их, увидел Крикуна. Он сидел рядом и смачивал в тазу тряпку, после чего попытался приладить её мне на лоб, но увидев, что я очнулся, вздрогнул и отпрянул назад, как от покойника, что вдруг надумал размяться.

— Что случилось? — я сел и прислонился к стене.

Голова уже не болела, но тяжёлой была, как чугунная, тело била мелкая дрожь.

В ответ на вопрос Крикун неразборчиво пролаял, но видя, что подобное общение со мной смысла сейчас не имеет, махнул рукой и побежал на улицу. Вернулся он вместе с Фарой. Тот прискакал запыхавшийся и радостный.

— Чёрт! Ну напугал! — хлопнул он меня по плечу. — Мы уж думали — всё, больше за твой счёт не похарчуемся, начали уже лисапед делить, — весёлость на фариной морде сменилась серьёзным выражением. — Ты как?

— Башка как гиря пудовая. А в остальном вроде нормально. Что тут произошло, ничерта не помню.

— Вырубился ты, вот что. Мы в карты играли, ты заявился с великом разобранным, тоже сел, а потом сказал, что голова болит, пошёл прилечь и отключился. Хорошо мы ещё фофанов тебе перед этим не навешали, а то и, правда, помер бы. Одиннадцать часов в отрубе лежал.

— Где Валет?

— Сутра не видел. А что?

— Да так.

Я сел на край топчана, взял в руки таз и опустил в него лицо. Холодная влага помогла развеять пелену перед глазами и немного унять дрожь.