Шрифт:
– Да.
Сэцуке растерялась. По ее мнению, Рюсин, конечно же, врал. И Агатами, и Тэнри должны были, даже обязаны подтвердить, что Рюсин все выдумывал. Ну, возможно, не сказать вот так прямо, что, мол, хватит заливать, Рюсин, уже надоели твои мрачные выдумки, а хотя бы усмехнуться, сморщить нос, подмигнуть ей, Сэцуке, но дать понять, чтобы она скорчила такую же серьезную физиономию, выслушивая откровенные враки этого выдумщика Рюсина. Но...
– Зачем ты меня опять пугаешь, Рюсин?
– почти жалобно спросила Сэцуке.
– Это ужасно.
– Действительно, Рюсин, хватит твоих идиотских историй, - сказал Тэнри.
– От них всегда мороз по коже.
– Люблю напускать страх на вас, людей, - расхохотался Рюсин. Но было в его смехе нечто такое же пугающее, как и в его воспоминаниях.
– Может, и ты, Тэнри, расскажешь что-нибудь?
Тэнри покачал головой.
– Боюсь, что ты от страха спать не сможешь.
– Что, такое ужасное детство?
– Жуткое.
– Врешь!
– От вруна слышу!
– Хватит, хватит, - Агатами хлопнула в ладоши.
– Все. Прием окончен, мальчики. Всем пора спать.
Когда Тэнри и Рюсин ушли, а Агатами и Сэцуке уже лежали в кроватях, Сэцуке спросила:
– Он все выдумал?
– Кто?
– зевнула Агатами.
– Рюсин. Ну... про клетку, в которой его держали.
– Наверное.
– Что "наверное"? Наверное выдумал или наверное не выдумал?
Агатами помолчала и спросила:
– А почему это для тебя так важно?
– Невежливо отвечать вопросом на вопрос, - сказала Сэцуке. Но объяснила:
– Я никогда раньше не слышала, чтобы детей держали в клетках.
– Рюсин не ребенок, - сказала Агатами.
– И никогда им не был. А то, что его, возможно, держали в клетке, в любом случае пошло ему на пользу.
Сэцуке откинула одеяло и села, обхватив колени. Ночник высвечивал в темноте неясные тени и казалось, что все предметы в комнате набросили серые балахоны.
– Какой длинный день, - пожаловалась она, но Агатами ничего не ответила, потому что уже спала.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
АГАТАМИ
1
Мир был пуст и мертв. Все пространство от горизонта до горизонта заполняли человеческие тела - иссохшие, светящиеся бледным отраженным светом, похожие на старые, уродливые, надоевшие куклы, брошенные капризным ребенком на пол. Миллиарды тел, пустых оболочек, использованных вместилищ душ, машин, отработавших свой срок и оставленных здесь навсегда. Высеченный из мертвой плоти конец всех времен. Ведь именно так люди представляют себе Судный день?
Итиро парил в пустоте и разглядывал бесконечность. Искаженные смертью лица, изломанные агонией руки и ноги, торчащие ребра и лысые, обтянутые пергаментом кожи черепа. Кто из живущих не ужаснется, попав сюда? Даже ему, одному из Творцов, было бы неприятно коснуться ногами беспредельной пустыни смерти. Лучше уж вот так - находиться между оболочками и сфиротами, между телами и душами, между землей и небом.
Если посмотреть вверх, то можно узреть другую бесконечность, где, словно звездное небо, простерлись сфироты - необозримое пространство, усыпанное разноцветными блестками. Стоит протянуть к ним руку, и каждая искорка взрывается, распухает, вырастает в колоссальную обжигающую звезду, по поверхности которой пробегают волны, вспыхивают и гаснут протуберанцы, водят хороводы плотные вихри.
А затем раскидывает черные крылья жуткая тварь, протискивается между двумя бесконечности незваным гостем, окатывает леденящим ветром, опускается на колени и с чрезмерным подобострастием пригибается к пустыне тел, как будто хочет вцепиться клыками в окаменелую мертвечину. Итиро помогает Никки-химэ спрыгнуть с плеч твари и укоризненно говорит:
– Вы опять не воспользовались лифтом, милая сестра.
– Мне некогда разъезжать на лифтах, Итиро. У меня, в отличие от вас, слишком мало времени.
– Я чувствую укоризну...
Никки-химэ притрагивается пальцами к его губам, пытаясь уловить усмешку, но он серьезен.
– Даже нам нужно подчиняться тем законам, которые мы установили, брат.
– Что-то я не помню ангелов среди тех существ, которые были сотворены, - усмехнулся Итиро. Черная тварь изогнулась, распустила крылья и оскалилась.
– Но выглядит впечатляюще.
Никки-химэ кивнула, и ангел исчез.
– Вас не должны беспокоить мои маленькие шалости, брат.
– Простите, сестра. Я излишне желчен.
– У нас у всех испортился характер, брат. Мы стали невыдержанны, самоуверенны, жестоки. Наверное, даже из нас постепенно уходит жизнь.
– Мы изначально лишены жизни, сестра. Не льстите ни себе, ни мне. Вы прекрасно знаете, что нам пришлось сделать...
– Вы раскаиваетесь?
– Раскаяние более пристало бы вам, - заметил Итиро.
Никки-химэ распростерла руки, как будто намереваясь обнять Итиро: