Шрифт:
– Жаль, что я не могу видеть вас, брат.
– У каждого из нас свои недостатки. Кто-то не видит добра и зла, кто-то не чувствует между ними никакой разницы.
– Сколько сфирот вам уже удалось вернуть, брат?
– Почти все. Благо, что мы ограничились волшебным числом.
– Все шестьсот тысяч?
– воскликнула Никки-химэ.
– Я сказал - почти все, сестра. И тогда можно будет начать все сначала. Отворить путь аниме, излить ее на техиру...
– Нельзя Творить дважды, брат, - покачала головой Никки-химэ.
– Вы хотите совершить еще более ужасную ошибку, чем та, которую мы сделали...
– То была не ошибка, а... маленький недочет.
– То, что все умирает, вы считаете следствием маленького недочета? Я чувствую неотвратимую гибель. Надо не возрождать, брат мой, а приближать конец. Это гораздо милосерднее для тех, за кого мы в ответе.
– Я не отвечаю за людей, - резко сказал Итиро.
– Я не бог. Я всего лишь творец.
Никки-химэ сплела пальцы, склонила голову. Длинные волосы, заплетенные в косу и перевязанные вокруг талии, сияли чистым золотым светом, как будто в вечности внезапно возникло новое солнце и набросило на бесконечность мертвых тел вуаль изменчивых теней. Словно крохотный намек на жизнь появился там, где она никогда не могла и не должна была существовать.
– Я слышала ужасные вещи, брат. Вокруг вас плетут сети заговора. Коварного заговора!
Итиро рассмеялся.
– Мне странно слышать подобные предупреждения из ваших уст, сестра! Разве что-то может твориться против меня без вашего любезного ведома?!
– Со мной все просто, брат. Мы когда-то объединились с вами, чтобы уничтожить Третью Ипостась. Мы были вместе, когда творили то, что теперь умирает. С концом мира наш союз завершен. Дальше каждый волен идти своим путем... Разве не таков был Договор?
Итиро раскинул руки и стал расти. Он возвышался над крохотной теперь Никки-химэ грозным колоссом. Его рука протянулась к Слепой Принцессе, и она опустилась, села на раскрытую ладонь почти незаметной пылинкой.
– Разве я не велик?!
– загрохотал Итиро.
– Разве я не всемогущ, сестра? Моя власть над сотворенным простирается столь далеко, что я могу вернуть себе сердце, которое будет столь же надежно, что и утерянное!!!
Громадная рука распахнула плащ колосса, и в разверстой груди, в мешанине ужасных ран, в сплетении рванных мышц, аорт, в обрамлении желтых вкраплений искрошенных ребер помещалось сердце, сделанное, собранное из грубо заклепанных стальных листов, с множеством проводов, расходящихся по телу Итиро. Каждый глухой удар рождал вспышку молнии, и синяя река электричества растекалась вдоль проводников, гальванизируя изуродованное тело.
– Ужасно, - прошептала Никки-химэ, проводя кончиками пальцев по стальному сердцу.
– Ужасно...
– Механическая и электрическая вселенная не так плоха, как мы до сих пор думали, - сказал принц.
– Мир без конца и предела, без формы и охвата...
– Ужасно...
– Мир, нигде не кончающийся и пребывающий в абсолютной тьме межзвездных пространств...
– Ужасно...
– Мир, в котором пребывает вечно неизменная температура абсолютного нуля...
– Ужасно...
– Мир состоящий из мельчайших атомов, различных между собою лишь в количественном отношении и вечно двигающихся по точнейшим и абсолютнейшим законам, создавая нерушимую и железную скованность вечного и неумолимого механизма. Разве это не то, что мы хотели? Это ли не разумная альтернатива тому, над чем даже мы не властны?
Никки-химэ закрыла лицо и зарыдала. Плечи ее тряслись, и Принц нежно прижал Принцессу к себе.
– Мы - враги, сестра. Непримиримые враги, как может быть непримиримо то, что составляет единое целое. Сделаем то, что мы должны сделать...
– Я люблю вас, брат, - сказала сквозь слезы Никки-химэ.
Итиро покачал головой:
– В нашем мире, воздвигнутом на крови, нет никакой любви, сестра. Никакой.
2
Сквозь открытую занавесь свет фонаря падает на лицо, выделяя, высвечивая только половинку его, нечеткий карандашный набросок широко раскрытых глаз, вздернутого носика, коротко остриженной челки. Рука с длинными пальцами прижимает к уху крохотную коробочку телефона, полные губы слегка шевелятся.
– Да, папа.
– Все хорошо, папа.
– У меня появились друзья, папа.
– Не беспокойся за меня, папа.
Каждый ответ - новая слезинка, набухающая, набирающая вес в уголке глаза, сползающая по мосту длинных ресниц на гладкую кожу щеки, чтобы затем скатиться на подушку, превратиться в крохотное влажное пятнышко.
Свободная рука комкает одеяло, сжимает его так, что белеют костяшки пальцев.
– Нет, ты меня не разбудил...
– Все равно, уже надо вставать...
– Меня еще не вызывали отвечать...
– Спасибо, папа.
А на другом конце эфемерной нити горит свет. Человек сидит в ярко освещенной комнате, перед экраном "нави", смотрит на полки, где расселись многочисленные мягкие игрушки с даже не отрезанными ценниками. Они словно зверята, помеченные егерской штриховой кодировкой.
Рядом с безвольно лежащей рукой, из под пергаментной кожи которой проступают толстые жилы вен, дымится чашка с кофе, еще дальше стоит блюдце с тлеющей ароматической палочкой.
То, что человек говорит в телефон, не совпадает с тем, что он думает. Как будто кто-то возвел дом с тайным вторым этажом и загадочными созданиями, которые тихо, незаметно, осторожно вкрадываются в жизнь обычных людей с первого этажа.