Скоро с ним поравнялся тот странный путник, Гаут.

— Ты не остался на ночлег? — удивился Рольф.

— Ты тоже.

— Меня выгнали.

— Ну-ну. Ты сам себя выгнал. Дело не в том. Куда теперь-то?

— Тебе-то какой дело, бродяга?! — вскричал Рольф.

— Ага, у щенка прорезался голосок, — рассмеялся Гаут. — Славно, славно…

Рольф молча выхватил братов подарок, буйство огня и льда затмило разум, и лезвие метнулось к горлу Гаута. Потом — Рольф не заметил, как это получилось — локоть пронзила боль, нож выпал, а Гаут ловко выкрутил руку юного воителя. Поставил его на колени и приставил к шее свое лезвие — серповидную бритву.

— Тебе только что очень повезло, Рольф Ингварсон, — медленно проговорил Гаут, и вороны каркали в его голосе, — ибо мало кто может похвастать, что поднял руку на рыцаря Ордена и остался жив.

— Ордена? — заикаясь от испуга и боли, промямлил Рольф.

— Ордена Серебряного Креста. Я держу путь туда. Едешь со мной?

— Почту за честь, — обречённо прошептал Рольф.

Это случилось за восемь дней до того, как сыну Ингвара сравнялось четырнадцать зим.

— На колени, Рольф Ингварсон!

Каменный пол шершавый и такой холодный, что пробирает сквозь плотные кожаные штаны. Голос наставника пронизывает насквозь. Он умеет колдовать, этот Сверрир Хагенсон, которого чаще зовут Гаутом. Его голос поднимает с колен, словно песня ветра, словно зов рога, и повергает во прах, будто тяжелый град.

— Орден священен. Воля магистра — священна. Дело Ордена — священно. Орден защищает род людей, несёт знания, законы и мудрость, расширяет пределы мира, пригодного для человека, истребляет всё враждебное человеку. Орден не служит ни королю, ни архиепископу, но должен защищать Корону и Церковь. Многие ордена Юга требуют от своих людей трёх обетов: бедности, целомудрия и послушания. Серебряный Крест не требует первых двух. Однако послушание должно быть полным: и телом, и духом. В кого ты веришь, Рольф Ингварсон?

Гаут знал ответ. Знал его с той самой ночи, когда мальчишка попытался убить его. Прочитал древние руны в его полных обиды глазах. Но слово надо произнести.

— Я верю в Судьбу, — отвечал коленопреклоненный юноша. — Верю в удачу, в духов-хранителей, фюльгъя и хамингья, в ульдрен и лундар, народы Моря и Леса, верю в Эрлинга Эльватера, в Тьорви Однорукого, в Тэора, бога грозы и побоищ. Я верю, что Тэор хранит меня.

— Ты поганый язычник, — рассмеялся Гаут. — Это хорошо. Мне тоже больше по душе наши старые боги. Тебе нет нужды креститься в иную веру. Достанет и того, что ты принесёшь клятву.

— Зачем тогда?..

— Стоя на коленях, ты задаёшь вопросы? — вскинул брови Гаут. — Наглец! Я затем спросил, чтобы знать, каким обрядом отправить тебя в мир мёртвых. Теперь знаю. Тебе гореть после смерти. Как и мне.

Теперь клянись.

И тогда Рольф поклялся на кольце, в кругу факелов, в подземном каменном чертоге замка-узницы Скарборг. Клялся древом рода своего, и корнем Мирового Ясеня, и оком Эрлинга, и зубами Манагарма, и молотом Тэора. Сердце бешено стучало, ибо Рольф знал, что становится на дорогу без возврата, и рука сжимала медный молоточек-оберег на поясе. Клятва на кольце, клятва на крови, клятва верности, которую викинги приносят конунгам — её приняли, а Рольфу вручили орденский плащ кнехта — серый, без креста — и пояс с серебряной пряжкой. Потерять его считалось изменой Ордену, которая каралась сажанием на кол.

— Встань с колен, человек Ордена, и более ни перед кем не унижайся. Только в служении познается гордость и свобода. Желаешь что-то спросить?

— Может ли Орден воевать с людьми?

— С людьми? — переспросил Гаут сухим голосом. — С людьми — нет. С выродками — пожалуй. С врагами Короны и Церкви — всегда. А с людьми…

И добавил тихо, только для Рольфа:

— С людьми воевать скучно.

Они умирали один за другим. Падали в болото, поднимая брызги. Боги их земли не пришли им на помощь. Крестоносцы тяжело ступали по колено в воде, измазав в грязи и крови белые плащи. Хелла, богиня смерти, шла вместе с ними, обрывая жизни не своими ножами, а сверкающими мечами из лёгкого эльрада.

Рольф отметил про себя, что это утомительно, скучно и довольно глупо.

И понял, что врагов осталось всего двое. И что называть врагами их — мало чести воину.

Старик и девчонка. Высокий лысеющий человечище, в дырявых, окровавленных кожаных доспехах с железными пластинками, с длинной седой бородищей и раздвоенным посохом в руке, сейтон Ардвис так глядел на чужаков, что иные опускали взор. Какими чарами обладал колдун? Что задумал, уводя отряд в глубины заболоченных лесов?..

Девчонка тоже неплохо держалась. Две золотые косы сплетались на хорошенькой головке, огонь пылал в серых глазах. Белое девичье тело влекло взор сквозь рваные одежды. Эту деву видели в бою с длинным ножом, и говорили, что не берет её ни стрела, ни меч…

Она знала, что умрёт. И это знание давало ей крылья и спокойную, ледяную ярость.

А воины Ордена застыли перед колдуном и его дочерью. И ведали боги старые и новые: воины вовсе не хотели убивать беспомощных. Не из страха перед чарами сейтона: их-то боялись меньше всего. Нет.

Викинги убивали стариков, женщин и детей. Но — походя, между прочим. Они не бегали за ними по чащобам. Воля магистра заставила потомков викингов искать крови беззащитных…

Только Сверрир Хагенсон, Гаут, их сотник в том походе, смотрел на беглецов равнодушно.