— Ты читал «Эстетику» Гартмана? — спрашивал отец у сына. — Почитай, я купил, вон она, на столе. Он видит грандиозную вселенную духа с бесчисленными переливающимися потоками, уровнями, слоями. Самое замечательное, что создавал он ее в берлинском подвале весной 1945 года во время штурма нашими войсками. Представляешь? Немцы — эх! И чего их понесло на мировое господство? Умняки, едри их в корень. Хотя… он-то из Риги. Николай Гартман.

— Где книга? — поднялся Кир. — Все, взял.

К Астре повернулась Зоя Сергеевна.

— Как поживает Екатерина Петровна?

— Спасибо. Она в санатории, очень довольна. Продляет себе путевку одну за другой. Там лес, режим, коллектив, даже танцы. Поздоровела. Мы были у нее на прошлой неделе. Прошке понравились следы мышей и зайцев, еловые шишки, зимняя чаща.

— Не пора ли обучать его музыке? — спросила свекровь осторожно.

— А мы уже учимся. Я почти с рождения ставила ему на ночь пластинки Вивальди, Моцарта, Чайковского. Теперь приходит учительница.

— Ты — прекрасная мать, Астра. Вам нужно иметь еще и еще детей.

Васин-старший между тем не умолкал.

— Сознание бытийствует, — говорил он, подергивая себя за рыжий вихор над ухом, — оно есть проявление бытия в нас, а вовсе не отражает никакую действительность.

— Удивительно сказано, — посмотрела Астра.

Васин поднял брови и выдохнул, словно после рюмки.

Астра поднялась.

— А что-то притихли наши дети? — и на цыпочках прошла в гостиную. — Привет! Что здесь происходит?

А здесь происходила драма.

Проша уже проиграл темноволосой Тасе в шашки две партии подряд. Он был ужасно расстроен и как мать хватался за светло-русую голову обеими руками и раскачивался из стороны в сторону.

— Давай еще разок, — настаивал он.

— Не хочется.

— Нет, давай, давай. Выбирай: в поддавки или вышибалы?

— В вышибалы, — уступила та.

Она была добрая девочка, да в чужом доме, да у дедушки Проши, а у нее-то самой даже папы не было, а бабушку она не помнила.

— В вышибалы ставим шашки по краям в два ряда. Щелк! Щелк!

И вот тут-то он и выиграл. Трижды. Три победы подряд!

— Крутизна, — поздравила Тася. — И не заплакал, и победил.

— Оле-оле-оле-оле!

— Хорошие вы люди, — обняла обоих Астра. — Что-нибудь почитать вам?

— Нет! — отказался мальчик, — мы будет играть в солдатики. Здесь в коробке еще папины солдатики, еще папа ими играл.

Тася солдатиков не любила, но из вежливости согласилась. А Проша и рад командовать, как настоящий генерал.

— Ты будешь в сашкинй колоде, а я в витькиной. Первый Витька, за ним Митька, за ним Колька, Олег и я. За мной один Ромка.

— Постой, постой, — вмешалась мама, — ты же в гостях, на другом конце города. Мог бы и первым встать.

Проше пришлось объяснять ей простые вещи.

— Первый Витька, — заорал он во все горло.

— Не кричи, я слышу.

— За ним Митька, за ним Колька, Олег и я. За мной один Ромка.

— А как вы знаете, кто за кем?

— Кто сильнее. Я только Ромку побеждаю.

Мама и Тася встревожено посмотрели на Прошу.

— Тебя что, все бьют?

— Нет, мы боремся, это не драка.

— И кто же самый сильный?

— Витька и Сашка.

— А-а, — наконец-то догадались мама и Тася, — вот почему два отряда.

— А как же! — сказал Проша. — Однажды мы играли в войнушку. Договорились: когда в кого будто стреляют, он падает. Стрельнули в Ромку, а он стоит. Мы кричим: — Падай, Ромка, в тебя стрельнули! — А он стоит. Тогда взяли шишку и кинули в Ромку. Он сразу упал.

— Хитрец, — улыбнулась Тася.

Астра прекрасно знала и Ромку, и Лилю, его хитренькую-прехитренькую мамашу, которая так и норовила оставить своего ребеночка на попечение кому-нибудь из знакомых, чтобы «на минуточку, только куренка в кастрюлю бросить» скрыться за дверью своей квартиры часа на полтора-два. Поверив ей однажды, никто из молодых мамаш на всем сквере уже не попадались на эту удочку. С какой стати?

Проша достал из коробки зеленое орудие.

— Огонь, пли! Бжж-бум! Ба-бах!

Астра поднялась.

«Ничего себе, — она обхватила себя за локти. — Они же с малых лет так и вьются вокруг нас, нравственные испытания и ловушки. А мы-то, наивняк!»

Излюбленным местом Астры в спортивном зале был толстый, свисавший с потолка канат, подвязанный внизу плоским кренделем-узлом, напоминавшим казацкое седло; полусидя на нем, откинувшись, держась обеими руками за плотные белые плетения, она обычно тихо покачивалась в ожидании В-нса.