Астра недозастегнула молнию на куртке.

— Слушай, Тина, прекрати свои намеки, объяснись начистоту. Совсем недавно В-нс столь непостижимо вытащил меня из гиблого мешка, где меня чуть не пришили собственные «домочадцы», что я до сих пор не могу опомниться.

— Поздравляю, — в голосе ее слышалось ехидство.

— Да что случилось-то?

— Ничего, — Тина рыдая выбежала из раздевалки.

Астра пожала плечами, но насторожилась. Тина умна. Что происходит?

В зале, в ожидании В-нса, которого могли перехватить и надолго задержать «часовые» в любом месте — от метро до дверей школы, она принялась разминаться и по-западному — на шведской стенке, наклоны-повороты, и по-восточному — изгибы, растяжки, сплетения ног в лотос. У многих присутствующих лотос не вызывал затруднений, его держали долго, с подлинным изяществом йоги. Общеизвестно, что в полном лотосе возможно достижение состояний особенной чистоты. Очевидно, эти люди знали многое, чему ей еще учиться и учиться. Со времени разговора с В-нсом ей удалось отработать внутри себя почти весь «гиблый мешок». Ведь сидельцы никуда не ушли, они лишь обмерли от ослепительного взгляда его пульсирующих глаз. Потом ожили. Но теперь она действовала небыстро и осмотрительно, «по-запросу». Освоила начало, протекание, конец отработки и с удивлением уверилась в том, что уход мучившей ее Сущности всегда венчается шлейфом тончайше-эротических ощущений. Эти неуловимо-сладостные переживания и оказались, по ее впечатлениям, той выгодой на подсознании, ради которой человек, не ведая того, принимает муки и страдания.

На какой же мякине нас водят!

— Тина! — Астра миролюбиво подсела к подруге. — Поговорим! Для меня слова В-нса светятся космическим мерцанием, глубинными вихрями, предощущением лучезарного входа в Нечто, присутствующего в нем. Какие могут быть укоры?

— Ты его видишь?

— В его собственном пространстве? Нет, не вижу.

— И никто не видит.

— А это уже проблема моего несовершенства. Да и навряд ли никто. Кое-кто в зале многое видит, это известно. И видят, и делятся с В-нсом, и даже смеются, обмениваясь картинками. Разве не так?

— Так, так.

— И если бы ты знала, подруга, что значит для меня приход сюда!

— Теперь всю жизнь будешь уходить и не уйдешь.

— Опять! Выскажись, наконец!

— Хорошо, — Тина горестно усмехнулась. — Неужели тебе не ясно, что в группе — залежи страха перед ним? Что к нему не подходят, а подползают? Что люди и хотели бы выяснить что-то глубоко личное, да боятся его насмешек, его космической необъятности и необъяснимости. Боятся много лет подряд! Боишься и ты. Я дрянь, что привела тебя.

— Я сама пришла, не казнись, пожалуйста.

Тина безнадежно отмахнулась.

— Что ты обо мне знаешь… В-нс и тот уже отказался от меня. Моя реальность соткана из жгучих отношений, страха и злобной радости. Да, да, не подымай брови. Я не хочу тебе зла, я хотела, как лучше, но ликую, что и ты попалась. Да. Поэтому работай, Асенька, работай, и разберись во всем сама. Но сможешь ли?

Редакция неброской газетки, где печаталась литературная «всякая всячина», известная, впрочем, только среди своих, размещалась в одном из переулков поодаль от станции метро «Чистые пруды». Авторы читали здесь стихи и прозу, размышляли о мастерстве, о смыслах. Когда же удавалось напечататься по-настоящему, покупали торт, и начиналось чаепитие. На суд этих людей Астра осмеливалась носить свои рассказы, подписываясь девичьей фамилией «Романцева».

В тот день она ушла из редакции с теплым сердцем и дожидалась троллейбуса, как вдруг увидела подошедшего к остановке В-нса. Чудо! Сердце заколотилось. Вот бы подойти, вот бы удача! Но куда там… скованная страхом, она будто примерзла к месту в двух шагах за его спиной.

Уловив возмущение среды, он стал оглядываться в поисках источника. Медленно повернул голову вправо, влево. Не жива, не мертва, она застыла в неподвижности. В груди колотилось сердце. Он продолжал обзор. Вот женщина с ребенком, не она, мужчина, молодая пара, паренек… не они. В-нс совсем обернулся, увидел знакомую сероглазую женщину в пушистой шубке. Астра смущенно кивнула. Усмешка скользнула под его усами, он тоже кивнул и отвернулся.

В переполненном троллейбусе ему сразу нашлось свободное место (право имеет!), а она, стиснутая так, что не упасть, стояла на одной ноге до самого метро.

— Тум-тум-тум, — испуганно бились мысли, — Страх-то, страх-то! Откуда вдруг? Тина права.

… Две недели Кира не было дома. Командировки в Ноябрьск, Тюмень, на сибирские промыслы были обыкновением его бизнеса. Дела процветали, несмотря на крутые повороты политики, перепады мировых цен, громкие разоблачения и даже убийства дельцов от нефтебизнеса.

— Кир, ты тоже участвуешь в этих разборках? — с тревогой спрашивала его Астра.

— Нет, не участвую. Я веду дела иначе.

— Но ты рискуешь. Я тебя знаю, ты любишь рисковать.

— Кто-то должен быть впереди. Ты — мой оберёг, Асенька. Но с тобой что-то происходит. Я не хочу терять жену. Подумай о нас.

В такие пятницы Астра оставалась дома. Это было кстати. Иначе она не успевала бы восстанавливаться, подвергаясь каждую неделю облучениям вселенскими новостями. Пусть она что-то пропустит, не успеет, зато восстановит пораженные благоговейным трепетом участки души. В точности так, как недавно прочла у Вивекананды, «Многих учеников загубил учитель тем, что постоянно находился рядом с ними».

— Сегодня, — положила она твердо. — Сегодня я разберусь сама, а там — будь что будет. Смелее. Этот страх… помнится, Окаста что-то говорил об этом.

Она проверила, тепло ли сыночку, укрылась одеялом сама и села в угол постели. Надо бы на коврике, в определенном месте, но на дворе трещал мороз, по полу гуляли сквозняки, и кроме угла постели заниматься было негде.

«Если мой палец указывает на Луну, то вы должны смотреть на Луну, а не на мой палец» — говорят на Востоке. Видно, и там не редкость привязчивое «западение» ученика на личность Учителя. Как избежать этого? А если случилось — как отработать?