— Неспроста, — подумалось ей. — Пусть лотерея рассудит. Да, нет?

Билетик стоил пять рублей, был их целый ворох. Опять же по запросу, билетик должна была дать продавщица.

— Выберите, пожалуйста, сами, — попросила Астра.

Та протянула ей заклеенную бумажку. Астре достались три цветные авторучки в клеенчатом голубом футлярчике ценой пять рублей. То есть, не выиграла, и не проиграла, лишь получила подтверждение… чего? Того, что она свободна принимать свои решения сама? Пожалуй, так.

На поезд она опоздала. Он уходил в четырнадцать двадцать семь, а она была уверена, что в четырнадцать сорок, но и слабенько — что в двадцать семь. Как исчезающе слабо свечение истины сквозь уверенную иллюзию! Иллюзия, плотное струистое преломляющее образование, сквозь которое… что? А то: «как очарованные, они видят не то, что есть на самом деле». С этим тоже можно работать.

В дневной электричке было свободно и чисто. Деревянные лавки медово светились лаком, за окнами мелькали зеленые деревья, среди них любимые сосны. Она села одна на самую крайнюю скамеечку, ту, что всего на два сидения.

Пошатываясь, по вагону брел невысокий мужчина в чистой рубашке, с простым загорелым лицом. Свободных мест было много, но мужчина, словно по ниточке, приблизился к ее скамье и сел рядом. Со слов В-нса, она знала, что пьяные напрямую связаны со «своими», что русское пьянство имеет даже охранительное свойство, потому что в наш технический сокрушительный век укрывает души от разрушения. Но и не развивает их. Поэтому она отнеслась к человеку, которого к ней «подвели», с мягким вниманием.

— Вот, — сказал он, не зная, как начать разговор, и показал зачем-то на свои часы.

— Да, — поддержала она, посмотрев на свои часики, — у вас точное время, минута в минуту.

— Я еду из лечебницы, — оживился он, — я прораб, пью горькую, теперь пошел лечиться. Но что же это? Вкатили укол и вывели за дверь, даже полежать не дали! А деньги вперед!

— Вы живете с семьей?

— Какое! К матери еду, отлежусь у нее. У меня есть своя квартира в Москве, но я не могу жить один.

— Страшно?

— Да.

Он повернулся к ней, хороший, умный, пропадающий, лет сорока, не больше.

— Жена ушла, дочку взяла. А я один не могу.

Астра прислушалась к себе. Имеет ли она право давать советы, учить приемам? Если он пойдет не туда, сможет ли она помочь ему? Значит, не имеет. Но человек ждет. Только намеком, полусловом, не больше.

— А вы можете, когда это накатывает, что-то делать, делать внутри себя? В груди, в душе. Делать, делать изо всех сил, пока не выйдете.

Мужчина замер, слушая ее слова.

— Мне… да, это внятно, да, я чувствую, что смогу. И раз, и другой… — он быстро повернулся к ней. — А ты что, лечилась, да? От алкоголизма? От зависимости?

Она улыбнулась.

«Лечусь. От зависимости».

На станции, прямо у платформы шло веселье под гармонь. Провожали кого-то или просто гуляли, но так заливисто, что Астра вступила в круг. Она всегда плясала под гармонь еще с Усть-Вачки, и тут распахнула руки. Ее заметили, тут же возник мужичок-умелец, и с ним вдвоем они выдали такого «русского» да «Семеновну», что словно гора с плеч свалилась! И автобус подали тоже словно для нее.

А Проша этим летом стал ходить с Сеней в настоящий лес. Они перебирались через овраг, пересекали ячменное поле и входили в лесной сумрак. На старых елях блестели подтеки смолы, зеленый мох устилал землю.

Сеня всегда знал, в какую сторону идти. С ним не заблудишься. У него вообще уйма всяких умений. Он и свистел, и дрался, он сам сколотил будку для Шарика и забор. Сеня был худой, загорелый, с белыми бровями, а по рукам, от ладоней до локтя, у него тянулись настоящие трудовые жилы.

А как собирал грибы! Проша еще только-только оглядывался, а Сеня — хоп! и берет гриб из-под самых его ног. Да не какой-нибудь, а белый!

— Как ты их видишь? Научи меня.

— Учись, — ухмылялся Сеня и начинал обидно хохотать. — Тебе только мухоморы собирать. Вон они, сами на тебя смотрят.

Но зато когда везло, когда встречался настоящий гриб, Проша запоминал его во всех подробностях. И как стоял его грибок, и был ли прикрыт листочком, и какие вокруг росли травы. Что же до мухоморов, то их и впрямь было многовато. Рослые, нарядные, они занимали все видные места.

— Жалко, что несъедобные. Неужели они никому не нужны?

— Мухоморами лоси лечатся, — объяснял Сеня. — Видал лосей-то?

— Никогда. Большие?

— Ноги — во! Рога — во! И горбатые, — Сеня очертил руками нечто невиданное, от чего не спрятаться, не убежать.