Для жилья инженеров и чертежников были отведены здесь же в бараке небольшие комнаты, похожие на вагонные купе. Низенькие койки, покрытые пушистыми зелеными одеялами, еще больше увеличивали сходство с железнодорожным вагоном.

— Места плацкартные, — пошутил Андрей.

Кирееву понравился барак, аккуратно оштукатуренный и чисто выбеленный. Хорошее впечатление произвел на него и весь завод, который он обошел вместе с директором. Нигде ни одной кучи старого негодного металла. Начиная от кабинета директора и кончая инструментальной кладовой цеха, везде была прямо стерильная чистота. Со станков не сошла еще лакировка. Люди работали в одинаковых синих халатах. Было необычно тихо, только неумолчно стрекотали, словно кузнечики в июне, пневматические молотки, которыми клепали дюралюминиевые фюзеляжи опытных машин. Чувствовалось, что строители и руководители завода продумали каждую мелочь, предусмотрели все возможное, чтобы на этом небольшом по размерам, но оснащенном передовой техникой предприятии было можно производительно трудиться.

— Отлично оборудованное рабочее место, — коротко резюмировал Николай Николаевич свои впечатления.

На заводе работали преимущественно пожилые, степенные, знавшие цену своему мастерству высококвалифицированные рабочие. Инженерно-технический персонал, наоборот, состоял из очень еще молодых специалистов.

Быстро договорились о переезде конструкторского бюро, о предстоящей работе и, попрощавшись с радушными хозяевами экспериментального завода, снова двинулись в путь.

Вновь замелькали по сторонам шоссе сугробы и подмосковные деревни. Киреев спешил на другой завод, где на «К-1» заменяли дизели бензиновыми моторами.

В Москву вернулись усталые, но довольные.

— Привет странникам, скорей им пунша с дороги! — приветствовал Николая Николаевича и Андрея Юрий Петрович Соколов. Он только что пел, и сильный голос его был слышен в передней, когда Киреев открыл ключом входную дверь.

— А вы здесь не скучаете! — заметил Андрей, стаскивая с плеч заиндевевший полушубок и заглядывая в столовую.

На диване сидела Ляля Слободинская и рядом с ней незнакомая девушка в нарядном пушистом джемпере.

Смущенная неожиданным появлением хозяев квартиры, Ляля залепетала:

— Знакомьтесь, пожалуйста! Это моя подруга, Тамара. Мы в институте вместе учились, а сейчас вместе работаем в редакции… Анна Семеновна уже спит. А нам хотелось немножко повеселиться, мы и пришли в вашу квартиру. Вы не сердитесь, Николай Николаевич?

— Пожалуйста, — вежливо ответил Киреев. Тамара внимательно посмотрела на него и чуть скривила не то в улыбке, не то в усмешке свои ярко намазанные «модной» лиловой краской губы.

Николаю Николаевичу было неприятно, что дочка Слободинского так и осталась в Москве. Но отправить ее самолетом не удалось, ехать поездом она не решалась.

— Лучше я еще немножечко подожду. Авось, на мое счастье, самолет все-таки полетит туда, к нашим. Поездом ехать долго и страшно, — упорно твердила Ляля. Все попытки уговорить ее оказались напрасными.

«В конце концов эта Ляля — взрослый человек, даже замужем успела побывать. Я сделал все, что от меня зависит… Не насильно же отправлять ее к родителям», — рассердился Николай Николаевич.

Ляля уже давно решила не уезжать из Москвы. Зачем? Устроилась она совсем неплохо, ее временно приютила Анна Семеновна. Ляле спокойно жилось с этой доброй, заботливой женщиной, взявшей на себя все хозяйственные хлопоты. Постепенно она стала прежней Лялей — беспечной, кокетливой, и все больше и больше привлекала подполковника Соколова. Когда Юрий Петрович бывал в Москве, а случалось это не так уже часто, он почти все свободные вечера проводил в обществе Ляли. Вместе они бывали в театре, в кино. Соколов любовался тоненькой фигуркой девушки, ее золотистыми локонами, светло-голубыми глазами.

Красивый, мужественный летчик в свою очередь нравился Ляле, и она сначала даже считала себя немножко в него влюбленной.

«Неплохо бы заполучить такого мужа, — подумала Ляля. — Он совсем из другого теста, чем мой Григорий Михайлович. Соколов добрый, внимательный, всему, что я ни скажу, верит. И материально выгоднее, чем быть женой какого-то чуть ли не рядового инженера. И как меня угораздило выйти замуж за Григория Михайловича, пожилой, некрасивый… Я-то была уверена, он на руках меня носить будет, все капризы исполнять. А он, старый дурак, вообразил, что буду с ним сидеть, а, может быть, еще и носки ему штопать».

Ляля вспомнила: муж, вскоре после того как они зарегистрировались, попросил ее вежливо, но в категорической форме изменить образ жизни, прекратить почти ежедневные вечерние прогулки с шумной компанией, пикники, ужины в ресторанах.

— Ты замужняя женщина, — сказал он, — зачем окружать себя мальчишками, да еще с плохой репутацией уличных донжуанов. Ты меня делаешь посмешищем перед знакомыми и сослуживцами.

Ляля ответила с видом оскорбленной королевы:

— Как вы смеете делать мне какие-то замечания?! Так-то вы платите мне за мою молодость, красоту! Что я вообще от вас хорошего видела? Четыре отреза, часики и одно колечко… Подумаешь! Очень мне нужны эти нищенские подарки…

— Причем тут подарки? — удивился Григорий Михайлович.

— Все причем, — сердито буркнула Ляля. — Я вовсе не намерена скучать дома, не для этого я выходила замуж.

Григорий Михайлович вышел молча. На другой день он уехал в командировку. Во время его отсутствия Ляля очень весело проводила время. Ей не хватило денег на наряды и развлечения, и она стала продавать редкие ценные книги из библиотеки мужа.

— Ты с ума сошла, Ляля? — возмутилась тетя. — Какое ты имеешь право?

— Муж — мой, значит, и книги мои, что хочу, то с ними и делаю. Да и к чему столько книг? Еще иного осталось, хватит! — беспечно заявила Ляля.