Советский исследователь творчества Короленко, Г. А. Бялый, тоже не прошел мимо интересующей нас темы. Но он более сдержан, чем Батюшков, в своих утверждениях. Отметив сложность отношения Короленко к Достоевскому, он признает, что "Достоевский сыграл некоторую роль в идейной жизни молодого Короленко", что "Короленко надолго сохранил интерес к Достоевскому", что "он задумывался и над методом Достоевского" [1759] .

Еще два-три беглых сопоставления (так, И. Н. Кубиков отмечал, что "простой Камыншнский мещанин [1760] бесстрашно договаривает, в чем боится признаться себе Иван Карамазов у Достоевского: раз нет в жизни справедливости, значит нет и бога" [1761] ; Н. К. Пиксанов в комментариях к рассказу "Ат-Даван" заметил: "Быт и психология разночинцев-чиновников зарисованы здесь очень рельефно, в стиле Достоевского" [1762] ; сходную мысль по поводу этого же рассказа мы находим в рецензии Андрея Платонова на том избранных сочинений Короленко [1763] ; В. Ф. Переверзев в книге о Достоевском упомянул об отличии изображений природы, встречающихся у автора "Преступления и наказания", от прочувствованных пейзажей Короленко [1764] ; прямое противопоставление Короленко и Достоевского содержится в статье А. В. Луначарского "Праведник" [1765] ; с противопоставления двух писателей начинается статья о Короленко А. и Е. Редько [1766] ), — и этим исчерпывается постановка и разработка темы "Короленко и Достоевский" в нашем литературоведении. Мы видим, что она едва намечена. Вместе с тем это — большая тема, позволяющая сделать интересные обобщения. Она обозначит еще одну грань в восприятии и оценке творчества великого писателя его младшими собратьями по перу. Изучение этой темы откроет совершенно новые стороны в творчестве самого Короленко, для которого характерно как великое притяжение к автору "Преступления и наказания", так и великое отталкивание от него — прямая идейно-художественная с ним полемика. Настоящая статья — только подступ к разработке интересующей нас проблемы. Мы рассмотрим опубликованные и неопубликованные высказывания Короленко о Достоевском.

С произведениями Достоевского Короленко познакомился в конце 60-х годов, когда творческий путь великого писателя был далеко еще не закончен. В ровенской гимназии, где Короленко учился тогда в одном из последних ее классов, появился новый, молодой и талантливый учитель, поклонник Белинского и Добролюбова, В. В. Авдиев. Он и приобщил будущего писателя к сокровищам русской литературы — к созданиям Гоголя, Тургенева, Некрасова, Гончарова, Достоевского, Помяловского, и художественная литература перестала быть в глазах юноши "только развлечением, а стала увлекательным и серьезным делом" [1767] .

Под воздействием страстного увлечения книгой и тяготения к собственному художественному творчеству у Короленко в юности возникла склонность воспринимать явления действительности сквозь призму литературы, и когда в 1871 г., окончив гимназию, Короленко отправился в Петербург, то прежде всего в его сознании ожили литературные ассоциации.

"Петербург! Здесь сосредоточено было все, что я считал лучшим в жизни, потому что отсюда исходила вся русская литература, настоящая родина моей души…"

"Это, конечно, Невский… Вот, значит, где гулял когда-то гоголевский поручик Пирогов… А где-то еще, в этой спутанной громаде домов, жил Белинский, думал и работал Добролюбов <…>. Здесь и теперь живет Некрасов, и, значит, я дышу с ним одним воздухом" [1768] .

Но когда юноша впивал в себя ощущение Петербурга, огромный город вставал в его восприятии по преимуществу в образах Достоевского.

"Мне здесь нравилось все — даже петербургское небо, потому что я заранее знал его по описаниям, даже скучные кирпичные стены, загораживавшие это небо, потому что они были знакомы по Достоевскому… Мне нравилась даже необеспеченность и перспектива голода…" [1769] .

И когда он еще только мечтал о поездке в Петербург и его воображению рисовалось "что-то неясное и великолепное", то из всего этого "великолепия" перед ним прежде всего "выступала маленькая комнатка где-то очень высоко…" — совсем как комнатка-шкаф Раскольникова [1770] .

По приезде Короленко действительно устроился на "мансарде", под крышей, с тремя товарищами-студентами.

"Из окна характерный вид петербургской окраины — крыши, пустыри, дворы, заводские трубы" [1771] .

И собственное настроение в первые дни жизни в Петербурге Короленко, правда, полушутя, был готов выразить в образах Достоевского. Однажды у Короленко, который шел с приятелем по улице, внезапно созрела дерзновенная решимость сесть на верхушку конки. Приятель пытался его остановить:

"Посмотрите: никто не садится… <…> Но я отчаянно отмахнулся и стал подыматься по лесенке".

"Оба мы, — пишет Короленко, — в ту минуту немного напоминали господина Голядкина из "Двойника" Достоевского, когда этот бедняга подымался на лестницу доктора Крестьяна Ивановича Рутеншпица. Корженевский был Голядкин, робкий и сомневающийся в своем праве, а я — Голядкин горделивый, уверявший себя, что мы "как и все", не лишены права ехать на империале этой великолепной конки" [1772] .

Среди обитателей мансарды, где поселился Короленко с товарищами, был жилец, который привлек внимание молодого студента, — "художник" из "шпитоннев", существо жалкое, тщедушное, с разбитой грудью и слезящимися глазами. Он жил на большом сундуке между печкой и дверью в комнате хозяев. На сундуке он ночью спал, а днем устраивал мастерскую — раскрашивал ламповые абажуры. Иногда он выползал из своего угла с видом человека, "стыдящегося собственного существования". "Мне, — вспоминает Короленко, — этот бедняга казался интересным. От него веяло Достоевским. Мне казалось, что если бы Кузьму Ивановича вызвать на откровенность, то он мог бы рассказать что-то глубоко печальное и значительное" [1773] . Кузьма Иванович погиб, как погибали герои Достоевского: в пьяном виде он чуть не попал под лошадь, сказал дерзость господину, ехавшему на лихаче, тотчас был отправлен в участок, откуда не вернулся.