Анфиса.Может быть, и поедешь.

Федор Иванович (грубо).Нет. Никуда я с тобой, Анфиса, не поеду. (Смеётся.)Впрочем, подожди ещё год — может быть, тогда и поеду.

Анфиса (также смеясь).Что ж, я бы и подождала. Но ведь — обманешь!

Молчание.

Федор Иванович (раздражённо).Катя, перестаньте греметь посудой. И вообще ступайте отсюда. (Катя уходит.)Опять улыбаешься. Не нравится мне твоя улыбка — какую ещё ложь приготовила ты, Анфиса? Ну-ка, взгляни на меня! Глаза у тебя правдивее, чем рот. (Смотрит и слегка отодвигается назад.)Так, так! Ах, сколько в них ярости! И страдания. Ярости и страдания. Какое странное сочетание… Постой! (Схватываем руку Анфисы и наклоняется близко, почти к самым глазам.)

Анфиса (стараясь вырвать руку).Пусти!

Федор Иванович.Нет!.. Я вспомнил, это было в лесу. Я придавил камнем змею, маленькую ядовитую змейку. Не знаю, зачем, из какого-то странного любопытства, я лёг на землю и приблизил свои глаза к её глазам… Вот так.

Анфиса.Пусти.

Федор Иванович (удерживает).Вот так. И смотрел, и говорил с нею, а она мне отвечала. Я, кажется, переломил ей спинной хребет.

Анфиса.Спинной хребет!

Федор Иванович.Да, да. Спинной хребет. И она умирала… как ты. И она хотела ужалить меня, но не могла… как ты. А я шутил с нею: посмотри, как хорошо в лесу, как голубеет небо, как камни горячи. Посмотри, как я близко к тебе, поцелуй меня ядом уст твоих — не можешь? (Нежно.)Ты умираешь, Анфиса?

Анфиса (с трудом).Нет.

Федор Иванович.У тебя переломлена спина. Ты умираешь? В серый туман уходят твои глаза… ты умираешь?

Анфиса (выгибая шею).Разбей мне голову. Я умираю.

Федор Иванович (следуя своими глазами за её, тихо и нежно).Нет. Ты ненавидишь меня, Анфиса? В твоих глазах загораются огни: зелёный, красный… и ещё жёлтый… это безумие, Анфиса? Ты умираешь, да? Тебе очень больно, скажи! (Крепко сжимает руку Анфисы, и та вскрикивает от боли. Федор Иванович слегка отталкивает её и смеётся. Входящему Розенталю.)Послушай, Розенталь. Я уговорил Анфису Павловну остаться у нас ещё на один год. Ты рад?

Розенталь.Очень рад. Только не перебивай, а то опять забуду. Да, портсигара там нет, и папирос в шкапу нет…

Федор Иванович.Портсигар у меня.

Розенталь.Понимаю, просто продолжал дело при закрытых дверях. Но погоди, не сбивай. (Садится и берет за руки Федора Ивановича и Анфису.)Вот что, друзья мои, — какие у вас холодные руки! — я погибаю! Понимаешь: увечные дела, доверительские деньги…

Федор Иванович.Скверно! Быть тебе, Розенталь, в остроге.

Розенталь (радостно).Ага! Я и говорю, что погибаю. И вот что я придумал в мои бессонные ночи…

Федор Иванович.Возьми у меня. Сколько рублей триста?

Розенталь.Двести. Нет. Никогда. Я беру только у врагов. И вот вы понимаете, друзья мои, понимаете теперь эту блестящую мысль, которая лучезарным светом озарила мои бессонные ночи. Кому я злейший враг, кто ненавидит меня до родовых схваток в желудке? — Татаринов. Ergo — у кого я должен взять взаймы? — у Татаринова. Во-первых, — как враг, он должен быть великодушен, и именно по-человечески, с открытой душою, я обращаюсь к его великодушию; во-вторых, — у этой вегетарианской жилы в банке на текущем счёту… ты знаешь, по ночам он ворует огурцы у соседей… Батюшки, кончили, идут. (Тревожно.)Федя, как ты думаешь, голубчик, даст он?

Входят Александра Павловна, Ниночка, гимназист Петя, какой-то молоденький адвокат, по виду помощник, и Татаринов. Последний широко и смущённо улыбается.

Александра Павловна.Федя, Федя, поди, голубчик, на минуту! Батюшка уезжает — нужно проститься. Как Алечка плакала, она совсем захлебнулась. А-а, ты здесь, Анфиса? О тебе все папаша справлялся.

Федор Иванович (весело уходя).Ну, идём, идём! Татаринов, да не сияй ты так нестерпимо!

Анфиса медленно выходит. Ниночка провожает её холодным и строгим взглядом.

Розенталь (вслед Анфисе).Шарлотта Кор-р-де!

Ниночка (громко).Она была — убийцей?

Татаринов (улыбаясь).Как это я, право? Ужасно странное ощущение.

Ниночка.Но вы понимаете, что вы теперь мой кум, что вы уже никогда не можете на мне жениться…