— Вы слышите?

— Чувствуется, как падают сотни людей.

— Тысячи!

— Она в бешенстве!

— Смерть! Смерть!

Вдруг сразу наступает мертвая тишина, которая почти оглушает своей резкой неожиданностью. Умолкает колокол. Всхрипывает еще раз и умолкает рог. Мертвая тишина. Ярко горит электричество. Все застыли на своих местах и вопросительно, с тревогою переглядываются. На лестнице движение. Тяжелые, медленные шаги.

— Что это?

Входит Царь Голод. Он окровавлен, и измученное лицо его смертельно бледно. На голове острая красная корона; на остриях ее что-то красное, кровавое, будто куски человеческого мяса. Ни на кого не глядя, тяжелыми шагами он проходит в середину залы и стоит некоторое время в позе безысходного отчаяния и тоски. Шепот:

— Что это? Что с ним?

Царь Голод (поднимает голову с незрячими, точно ослепшими глазами и говорит тихо). Кончено. Они все — внизу лежат. И не поднимутся больше. И я снова — ваш — лакей.

Музыка играет торжественный победный марш.

Опускается занавес.

Вечерняя кровавая заря. Все небо снизу доверху в молчаливом, бесшумном красном огне — точно залито оно густою темнеющею кровью. И земля со всем, что находится на ней, кажется почти черною. Пустынная, бесплодная местность: ни дерева, ни кустика, ни одного высокого силуэта. Плоско — только посередине, ближе к левому краю, довольно высокий неровный бугорок и на нем большая, длинная, старая пушка на высоких колесах. Опершись на пушку в профиль, лицом туда, куда обращено ее жерло, неподвижно возвышается Царь Голод.

Перед жерлом пушки, теряясь в густых сумерках, лежат трупы убитых. Это голодные. И смутно рисуется над мертвым полем острый силуэт Смерти. Она стоит неподвижно — будто караулит. Позади пушки, на некотором расстоянии, Победители — это те, что в качестве Зрителей являются на суде и потом, в ночь великого бунта, присутствовали в богатой зале. Темными силуэтами тихо проходят. Некоторые группами, прижавшись друг к другу, стоят; их фигуры отчетливо рисуются на фоне заката.

В невольном почтении к Смерти разговаривают тихо, сдержанными голосами. И на все бросает свои отсветы багровеющее небо.

— Как темно!

— И заря такая красивая. Точно море огня или крови.

— Завтра будет ветер.

— Осторожнее, подбирайте платье, здесь кровь.

— Ах, да! Благодарю вас. (Осторожно обходит темное пятно, подобрав юбки.)

— И какая тишина.

— Да — ни шороха.

— Это всегда бывает там, где много мертвых.

— Нет ничего тише мертвого человека.

— Сколько их там лежит?

— Много. Много.

— Да. Достаточно для этого раза. Если и это их не научит…

— И как спокойны!

— Как тихи!

— Точно дети в колыбельке.

— А как кричали! Вы помните эти ужасные крики и вой?

— Как требовали!

Тихий смех. И негромкий, но властный голос Девушки в черном:

— Не издевайтесь над павшими.

— Это опять она.

— Девушка в черном.

— Она становится невозможна.

— Чего ей надо?

— Они умерли храбро.

— Опять она.

— Ее надо посадить в сумасшедший дом.

— Не стоит. Не нужно быть жестокими. Сейчас она ничему не мешает.

— Пусть говорит.

— Пусть послушают ее мертвые. Им так приятно слышать это.

Быстрый тихий смех.

— Они умерли храбро.

Молчание. Темными силуэтами тихо проходят.

— Осторожнее! Здесь кровь.

Молчание.

— Вы видели их вблизи?

— Да. Сегодня утром мы были здесь с инженером. Он очень доволен действием своих снарядов.

— Какая тишина!

— Осторожнее, здесь опять кровь.

— Да, я вижу. Когда все это уберут!

— Да, необходимо поскорее. Опасно оставлять столько трупов.

— Разве они поднимутся?

Тихий смех, и снова голос Девушки: