Подумав немного, Эллен робко кивнула.

— Да, я не пойду туда. Там сквозняки, жестокие, скверные сквозняки… Знаешь, Найтингейл, они убивают. Еще там сырость и холод, я не хочу простудиться.

— Вы не простудитесь. Даю вам слово!

Наконец, мы спустились в сад и медленно побрели по дорожке. Иногда Эллен останавливалась и, склоняясь к розам, вдыхала их аромат. Она объяснила, что, несмотря на их дурман и терпкий запах, от которого у нее кружится голова, она любит цветы и, когда позволяет здоровье, проводит в саду немного времени. Мы разговаривали, правда «лялякала», как выразился дед, в основном я, а Эллен больше слушала. Она спрашивала меня о моем отце, о его жизни после того, как он покинул Китчестер. Я поведала то, что сама слышала от Мэг или от родителей, рассказывала о нашей жизни в Филдморе. Ей хотелось, как можно больше узнать о кузене, она радовалась за него, за то, что он обрел свое счастье и самостоятельность.

— Как же хорошо, Найтингейл, что твой отец освободился от всего этого! — она указала рукой на величественные стены замка, — Китчестер не довлел над ним. Ни граф, ни кто другой не руководили его жизнью и мыслями. Твоим родителям Господь Бог отмерил мало, но эта короткая жизнь прошла в любви. Я думаю, Эдвард действительно был счастлив вдали отсюда. Потому что тут он бы не видел ничего кроме горя и принуждения.

Я с сочувствием сжала ее руку. Сколько сожаления было в ее словах, сколько печали! Если бы все обернулось по-другому, если бы она вышла замуж за хорошего любящего человека, который увез бы ее из этого дома, подальше от тирании матери, какой бы она стала? Возможно, еще не все потеряно. Возможно, можно вернуть жизнь в эти потухшие глаза.

Пока мы гуляли Эллен немного пришла в себя. Болезненное изнеможение почти исчезло, хотя в ее движениях и голосе все еще чувствовалась слабость. Все же, когда настало время идти в часовню, ее сковало нервное напряжение. Она судорожно тормошила концы шали и постоянно оглядывалась назад, замышляя бегство. Я осталась непреклонной, взяв ее под локоть, при этом она что есть мочи вцепилась мне в ладонь.

Сама бы я точно не нашла эту пресловутую часовню. Мы зашли в дом с парадного входа и, миновав лестницу, а затем пиршественный зал двинулись по коридору в глубь дома. В этот момент я пожалела, что не додумалась взять лампу. Нас обступила кромешная тьма, так как ни окон, ни светильников в коридоре не было.

— Надо было предупредить тебя, — услышала я дрожащий голос Эллен. Она все крепче сжимала мою ладонь, и я почувствовала, как пальцы начали неметь в этих нервных тисках. — Мы пользуемся этим коридором только когда идем в часовню. Это единственный путь.

— Почему, — спросила я, старательно всматриваясь перед собой.

— Увидишь.

Внезапно коридор оборвался, и мы уперлись в стену. Но Эллен решительно повернула направо, и мы оказались в другом коридоре, закончившемся ступенями ведущими вверх.

— Когда-то это был потайной ход, — пояснила она. — Но когда ставили пристройки, его разобрали и сделали переход к ним.

Мы поднялись по ступенькам и оказались в большом зале, освещенном двумя окнами. Вдоль стен стояли дубовые шкафы и ряд сколоченных из необработанных досок кроватей. Мебель была обветшалая кое-где сломанная, и было понятно, что ей не один век.

— Что это? — воскликнула я. — Похоже на госпиталь.

— Это и есть госпиталь, — подтвердила Эллен, тяжело дыша. Чувствовалось, что она слабела. От долгой ходьбы у нее появилась отдышка, и сухой кашель все чаще прерывал ее слова. — Когда-то здесь устраивали больных. В замке обязательно жил лекарь, который смотрел за всеми обитателями. Отсюда можно попасть в два примыкающих флигеля, — она указала на низкие арочные проходы в стене. — В одном была уборная, а в другой выносили мертвецов.

Я поежилась — гнетущее место. И предложила Эллен здесь не задерживаться и идти дальше.

— А мы уже пришли, — неохотно пробормотала она.

Кутаясь в шаль и стиснув ее края под горлом, словно надеясь спрятаться в ней, женщина пересекла комнату и открыла черневшую в стене дверь. Мы оказались на улице, и моему взору предстала часовня. Темно-серое здание располагалось на квадратной площадке, зажатой между постройками. Стены флигелей безжалостно нависали над этой старинной, повидавшей и пережившей не мало разрушительных бурь, часовенкой. От стертых ступеней, на которых мы обе застыли, вела дорожка, усыпанная галькой, по бокам от нее цвели крупные фиалки и ирисы.

— Какое необычное расположение, — воскликнула я, пройдя вперед и осматриваясь.

— Ничего необычного, — услышала я напряженный голос Эллен. Она все еще стояла на ступеньках и держалась за дверь. — Часовня гораздо древнее пристроек. Когда их ставили, надеялись перенести часовню, но средств на это уже не хватило. Поэтому оставили как есть, решив, что в будущем построят другую.

— Но последующие Китчестеры оказались такими же безденежными, — закончила я за нее.

Охватив весь дворик одним беглым взглядом, я обратила все внимание на выложенное из крупного серого камня строение. Высокие остроконечные окна увивали резные переплеты, а вместо обычных стекол были вставлены радужные витражи. Внутрь вела окованная дверь. Я отодвинула деревянный засов и распахнула ее. Озорные лучи солнца тут же нарисовали мою удлиненную тень на неровном каменном полу. Я вошла внутрь и почувствовала тяжелый запах — сырости, древности и какой-то полировки, которую использовали для скамеек. И только цветные пятнышки от витражей, рассыпанные повсюду, придавали помещению не такой суровый и безрадостный вид. Наверное, я должна была испытать благоговейный трепет, услышав, как гулко отдаются мои шаги в тишине. Но ничего этого я не ощущала, только интерес.