— Видишь, я же говорила, что будет все замечательно. И Летти оказалась вовсе не такой уж капризной, только чуточку самовлюбленной.

— Мне очень повезло, что ты стала моей подругой, — прошептала она.

— А мне повезло, что ты стала моей подругой.

Когда я пришла в Сильвер-Белл, тетя и Финифет уже поджидали меня, и мне пришлось подробно рассказывать и про Равен-Хаус, и про чаепитие. В паузах, которые я делала, чтобы вспомнить детали, Финифет лаконично выражала свое мнение:

— Ах ты, ирод!..Вот ведь хрыч лысый!..

— И никакой он не лысый.

— Да знаю я! Но будь моя воля, он бы точно облысел! Уж тремя волосинками от меня не отделался бы, — и она сердито грозила кулаком вазе с пионами.

Это было в пятницу. А в субботу взбесившиеся кони чуть не задавили Сибил.

Был жаркий день. Пряный аромат цветов наполнял улицу, просачиваясь в дома. Уже с мая месяца, когда зацвела дикая роза, нас повсюду преследовали неугомонные пчелы. Они роились на улице, залетая в дома, садясь на сахарное печенье и увязая в пиалах с вареньем. Первое время мы размахивали руками, отпугивая их, но потом привыкли к бесконечному жужжанию и не стали обращать внимания.

В тот день миссис Тернер не стала меня задерживать и разрешила уйти вместе с девочками. Мы вышли последними, и увидели, что у дороги все еще стоят, ожидая своей повозки, Грейс и Бил. Каждый день за ними приезжала скрипучая телега, принадлежавшая их отцу. Грейс называла ее «экипажем» и сердилась, когда братья Бредли насмехались над ней. Мы остановились, чтобы попрощаться с ними. Вдруг глаза Грейс расширились, и она указала пальцем куда-то позади нас.

— Это же из замка! — ошеломленно выдохнула она.

Мы все разом обернулись, чтобы посмотреть, что так удивило девочку. Далеко в конце переулка ехал крытый экипаж, запряженный парой гнедых лошадей. Они грациозно бежали легкой рысью, звонко чеканя подковами по булыжной мостовой. Такой феномен не часто являлся жителям Гарден-Роуза, и народ высыпал на улицу, поглазеть на редкое зрелище. Экипаж уже проехал половину пути до нас, как произошло неожиданное.

Одна из лошадей вдруг резко мотнула головой, и, сбившись, повела в сторону. Кучер окриком и хлыстом выправил ее. Но уже через пару секунд лошадь начала безудержно мотать головой, издавая дикое ржание. Затем, в каком-то безумном порыве яростно вскинув копыта и отчаянно, словно испытывая острую боль, заржав, рванула вперед.

Дальше все произошло стремительно и заняло каких-то несколько минут, но мне казалось, что все движения замедлились, и действие растянулось на многие часы.

Две неистовых лошади неудержимо мчались на нас, таща за собой тяжелый экипаж. Одна — остервенело мотая головой. Другая — испуганно тараща выпученные глазищи. И над их головами вставший во весь рост шалый кучер: рука с хлыстом поднята и откинута назад для замаха, перекошенный ужасом рот, и напряженная фигура, застывшая в бессильном ожидании неминуемой катастрофы. В моей памяти он недвижим, словно неживая деталь картины. Мой взгляд остановился на тонкой коже хлыста, рассекавшей воздух. И вдруг сильный порыв ветра вырвал хлыст из стиснутых пальцев. Он со свистом пронесся над онемевшими людьми и с глухим стуком упал на мостовую. И тогда у меня в мозгу что-то щелкнуло. И я закричала:

— Назад! Назад! Бегите к воротам!..

Всего в нескольких шагах от нас школьные ворота. Я рванула к ним. Но, казалось, бежала долго, целую вечность. Передо мной мелькнуло голубое пятно. Это платье Виолетты. Потом заметила мальчика. И вдруг представила его зубы, длинные и кривые… А вот Грейс. Она уже в воротах. Обхватила руками столб и пронзительно завизжала, словно коту на хвост наступили. Сибил нет… Я обернулась. И мой собственный крик оглушил меня. Она осталась на дороге. Темные волосы выбились из ленты, и ветер хлестал их по лицу. Большущие, как блюдца, глаза уставились в никуда.

А лошади были уже совсем рядом. Я чувствала, как дрожит земля. Физически ощущала страх кучера. Внезапно в окне экипажа появилось что-то белое. «Это Смерть!» — мелькнуло у меня в голове. Смерть нацепила свой жуткий белый балахон. И радуется предстоящей поживе. Нет, она не получит жертвы! Я не знаю — кричала я или слова неслись, словно эти дикие лошади, у меня в голове. Но вокруг неожиданно стало до удушья тихо. Только что-то глухо стучало, сначала неистово, как стук копыт по мостовой, а потом все медленнее и размереннее. И сквозь этот размеренный стук прорезался крик:

— Прочь с дороги, дура! Убира-а-айся…

Зачем кричать? Она не слышит! Не понимает!

И тут я побежала. Точнее, я знала, что побежала. Но тогда мне казалось, я сделала только медленный шаг, потом еще один и еще. Шаги были тяжелые, неуклюжие. И в самую последнюю секунду, в тот миг, когда лошади опалили нас горячим дыханием, я схватила за темные волосы и рванула так, что боль пронзила мою руку. Тело Сибил оторвалось от земли и, словно куль с мукой, шлепнулось недалеко от ворот. Я тоже отлетела и осталась лежать. Ноги уже не повиновались мне. В груди давило. Я издала хриплый стон. И провалилась в забытье.